– Благодарю тебя за преданное и усердное внимание, Элвин, – сказала она, когда я поставил точку в последней строчке. – Это дело я доверяю лишь тебе одному. Ты вынесешь его отсюда и, когда придёт время, откроешь его содержание.

– Когда? – спросил я, глядя на пачку страниц, словно на свернувшуюся и шипящую змею. – Открою кому? – я ничуть не сомневался насчёт достоверности завещания Сильды и, частично благодаря её урокам, имел представление о последствиях, если оно станет общеизвестным. Она вручала мне нечто, обладающее огромной силой, но и с ужасными последствиями.

– Ты узнаешь, – заверила она меня. – А теперь, – с привычной живостью продолжила она, – нам нужно сочинить совершенно особую ложь, чтобы убедить лорда Элдурма выдать нам ещё древесины.

Лорда Элдурма я нашёл несчастным, и в то же время, удачно для моих целей, очень рассеянным. Он сидел, ссутулившись, за своим столом, на котором запечатанных писем было навалено больше обычного. Оставались неоткрытыми все, кроме одного, в котором была короткая записка – разглядеть больше, мельком взглянув на перевёрнутую бумажку, у меня не получилось. А ещё написана она была неровным и шипастым почерком, что указывало на быстро накарябанное письмо, которое не так-то просто расшифровать. Впрочем, мне удалось прочесть последнюю строчку и удивительно отчётливую подпись: «Ваш друг навечно, Эвадина».

Похоже, лорд Элдурм получил ответ на своё изъявление и счёл его совершенно разочаровывающим.

– Древесину? – произнёс он, и голос его выдавал почти полное отсутствие интереса, а взгляд едва оторвался от записки.

– Да, милорд, – со сдержанной заинтересованностью ответил я. – Чтобы в полной мере исследовать новооткрытую жилу. – Я кивнул на камень, который положил на его стол – корявый и уродливый, с бурыми пятнами и металлическим блеском. – Резчик полагает, там можно будет найти намного больше такого.

Лорд Элдурм моргнул и нашёл в себе силы на секунду сосредоточиться на камне.

– Медь?

– Так и есть, милорд.

На самом деле этот кусок медной руды был единственным, который удалось откопать на Рудниках. Шесть лет назад он вылетел из-под кирки Брюера, и по указанию Сильды об этом никогда не рассказывали его светлости. Резчик считал, что наверняка можно найти и больше, но не было никаких способов разведать залежи, кроме как по случайности или путём очень большого увеличения масштабов раскопок. С учётом того, что цена на медь намного выше, чем на железо, Сильда знала, что открытие существенной жилы означало бы приток новых каторжников. И, чтобы получить долю в таком богатстве, лорды стали бы отправлять орды своих отбросов, а не просто худших из злодеев.

Лорд Элдурм, приподняв бровь, задумчиво поджал губы:

– Отец всегда думал, что здесь можно найти намного больше богатств, если только копать поглубже.

– Несомненно, весьма предусмотрительный человек, милорд.

– Нет. – Лорд Элдурм вздохнул, снова посмотрел на записку, протянул руку и провёл пальцем по тщательно выведенной подписи. Жест мелкий, но ясно говорил мне о том, что, каким бы удручающим ни был ответ леди Эвадины, этого мужчину по-прежнему снедала безнадёжная тоска.

– Мой отец, – продолжал он монотонно бубнить, – был грубияном, который ни разу не отрывал книги, больше всего любил выкрикивать кощунства против Ковенанта и особую радость находил в жестокости. В день, когда он умер, больше всего я сожалел, что моя любимая мать не дожила, чтобы вздохнуть от облегчения при виде его страданий. Возможно… – Голос его стих, брови нахмурились, а глаза раскрылись от осознания. Он наклонился вперёд, во взгляд вернулась живость, и он крепче сжал письмо. – Возможно, поэтому я недостоин. Она видит во мне грех, грех ненависти к моему отцу.

«Жалкий ты бедолага», – подумал я, тщательно стараясь не показать на лице никаких эмоций. Я уже научился остро чуять, когда лучше молчать. За всё время на Рудниках это, пожалуй, был самый ценный урок, что я выучил, помимо грамоты.

– Мне нужно снять бремя, – продолжал лорд Элдурм. Его глаза увлечённо исследовали письмо, и осознание, которое в них светилось, напоминало мне редкие моменты, когда Конюх убеждал себя, будто бы на него снизошло какое-то новое и важное прозрение об учении Ковенанта. Эта мысль вызвала другую любимую цитату Сильды из свитка мученика Каллина: «Каждый человек лжец, но хуже всего та ложь, которую он говорит самому себе». А ещё мне показалось странным, как этому несчастному влюблённому не пришло в голову, что благочестивая леди Эвадина, возможно, видит больший грех в порабощении несчастных в шахте, чем в ненависти к человеку, который наверняка в полной мере этого заслуживает.

– «Нашим путям суждено следовать разными курсами», – шёпотом читал лорд Элдурм, и страница дрожала в его руке. – Теперь мне ясно, что нужно делать. Мой путь должен измениться, чтобы встретиться с её. – Он коротко усмехнулся, опустил письмо и обратился ко мне: – Завтра ты приведёшь мне восходящую Сильду. Если и есть душа, способная снять с моей души бремя греха, так это она.

Я удержал слова о больных коленях восходящей, прежде чем они слетели с моих губ. Наваждение его светлости предоставляло возможность, ради которой, как я знал, Сильда, не задумываясь, будет готова терпеть боль.