– Война не бывает справедливой, – сказала ему Сильда, – каким бы ни был исход. – Она вопросительно подняла бровь и посмотрела на меня. – Есть что-то ещё интересное?

– Как обычно. – Я пожал плечами. – Мятежи тут и там. Народ сильно устал платить налоги на войну. И они злятся не только на знать. Я слышал, в Куравеле толпа керлов вытащила стремящегося из паланкина. Похоже, они раздели его догола и кидались в него дерьмом до самого собора.

– Еретики, – пробормотал Хеджман. Сравнительно недавно прибывший, всего лишь год на Рудниках, но глубиной своего религиозного рвения уже заслужил признание Сильды.

– «Богатые презирают бедных за нищету и осуждают за их зависть», – спокойно процитировала Сильда пассаж из свитка мученика Каллина. Я заметил, что нынче она редко цитировала откуда-либо ещё. – «Но никогда им не постичь, что богатый – это просто бедняк, которому больше повезло». Те, кто служат на высших должностях Ковенанта, становятся богаче, и бедные сильнее им завидуют. Мне кажется, что средство от последнего заключается в первом, не так ли?

Я сдержал усмешку, увидев, как Хеджман сокрушённо опустил голову. Пускай он был ревностно набожным, и умел цитировать учение Ковенанта лучше всех, кроме Сильды, но истинная мысль и служение были ему недоступны. Если какая-то душа и подходила больше для жизни прихожанина, то я такой не встречал.

– А ещё умер муж сестры короля, – добавил я. – Лорд Альферд какой-то.

– Умер как? – спросила Сильда. Отчего-то эта крупица новостей вызвала её интерес.

– Не в битве, насколько я понял. Какая-то болезнь, как сказал охранник. Похоже, многие думают на вельманский недуг, поскольку его мёртвая светлость любил шлюх. Хотя некоторые шепчутся о яде, но так всегда бывает, когда неожиданно умирает кто-то важный.

– Его звали Альферд Кевилль, – тихим голосом проговорила Сильда, глядя куда-то вдаль. Она редко предавалась мечтаниям о своей жизни до Рудников, но когда такое случалось, это обычно вызывала смерть прежнего знакомого. – И он был по-своему хорошим человеком, и заслуживал лучшей судьбы. – Она помедлила, а потом сказала шёпотом, и сомневаюсь, что её слышал кто-то, кроме меня и Брюера: – и невесты получше.

– Дай сюда самое маленькое зубило! – Раздался голос Тории из чёрных недр туннеля. Эхо подчёркивало её раздражение и настойчивость.

Год назад туннель для побега, над которым мы так долго работали, вышел на несколько широких камер со специфическими эффектами в части распространения звука. Первая преобразовывала высокий голос в почти идеальный баритон, а эта, пока что самая большая, заставляла и самый тихий шёпот длиться, казалось бы, вечность. Сначала мы обрадовались открытию, поскольку пустоты представляли собой уже готовые проходы в скале. Однако Резчик, в прошлом строитель и куратор нашего грандиозного замысла, вскоре заметил, что эти камеры совсем не помогают нашему побегу, а наоборот увеличивают опасность. Наш туннель ослабил природные структуры, которые их создали, угрожая тем, чего на Рудниках боялись больше всего: обвалом.

Единственным решением оставалось укрепление различных трещин и щелей, которые мы создали – утомительное дело, из-за того, что нам приходилось ограничивать запросы охранникам на дополнительные балки. Заменять старые опоры требовалось постоянно, но внезапное увеличение поставок дерева наверняка вызвало бы подозрения. Лорд Элдурм может и был дурнем во многих смыслах, но всё же оставался бдительным тюремщиком.

Задержка добавляла месяцы к нашему и без того затянутому графику, хотя на самом деле Сильда никогда не ставила точную дату нашего побега. Как и всегда, казалось, ей достаточно служить своей пастве в подземном соборе, исполнять ежедневный ритуал прошений и соблюдать ежегодные праздничные дни в память основных мучеников. И хотя она ещё в первую встречу завоевала мою преданность, если не душу, но спокойствие восходящей склоняло к раздумьям мой вечно подозрительный разум. А вдруг весь этот план – просто какой-то обман? Способ заставить нас, при помощи неисполнимого обещания свободы, бездействовать и служить, пока она наполняет догмами Ковенанта наши души?

Подозрения стихли, когда мы наконец закончили укрепления и продолжили копать, но всё же ощущение, что Сильда не питает настоящего интереса в побеге, осталось. Я знал, что за последние четыре года эта склонность к недоверию росла от задачи, наполнявшей мой разум в редкие минуты бездействия. Постоянные размышления о предательстве плодят подозрения ко всем подряд.

«Родня Эрчела», думал я, и маленький ножик вырезал идеальный узор на опоре, возле которой я сидел на корточках. Как и много раз до этого, я вспомнил каждое лицо, которое хоть мельком видел на Леффолдской поляне, каждое услышанное имя; всё, что Эрчел рассказывал мне о своей родне. «Правит нынче дядя Дренк», как-то раз сказал он. «Ему для этого пришлось убить кузена Фрелла. Поводом для поединка стал какой-то, наверняка выдуманный, спор из-за платы на шлюх. Дядя Дренк ужасно умный…».

– Зубило!

Нога Тории пнула меня по плечу, прервав поток расчётов, который, как я знал, в любом случае ни к чему не приведёт. Спустя четыре долгих года я не угадал новых ответов, зато в процессе всплыло огромное количество новых вопросов.

– Не забудь, найдёшь алмазы – половину мне, – сказал я, доставая из мешка у ног нужный инструмент и наклонился в туннель, чтобы вложить его ей в руку.

– Иди… – проворчала она от напряжения, засовывая зубило в невидимую трещину в скале, – нахуй. Всё моё. И всё золото, и все рубины.

С первого дня в туннеле это стало нашей обычной шуткой – собачиться из-за ненайденного богатства, – но в последнее время она, на мой вкус, стала приедаться. Хотя выход наконец-то был уже под боком, разговор о богатствах напомнил мне, что за границами этой шахты мы окажемся без гроша. Я жалел, что та мифическая карта к сокровищам Декина на самом деле не имеет ничего общего с реальностью. К сожалению, несмотря на безграничную жажду чужих богатств, Декин никогда не умел копить свои.

– Нам потребуется всё, – сказал я уже более серьёзным тоном. – Когда выберемся отсюда.