«Ладно, здесь нам больше делать нечего» – говорю своим соратникам, направляясь к выходу из допросной. И уже в дверях добавляю, обращаясь к Тукою: «Прощай, мальчик. Приятно было с тобой пообщаться. И хочу дать совет на будущее – если когда-нибудь получится так, что ты вздумаешь с кем-либо не на шутку схватиться за власть или высокую должность, не оставляй своего побеждённого врага живым. Не уподобляйся почтенному Кахимую». Но тут же, вспомнив: «Тебе придётся немного посидеть под замком. Пока всё не утрясётся. Тагор, пусть кто-нибудь из твоих ребятишек отведёт его в любую свободную камеру. Хотя… лучше в номер два». Это та, в которой держали меня – в ней хотя бы лохань, куда нужду справлять, есть. «Ну и воды оставьте ему. Здесь где-то должна быть».

– В караулке бочка стоит – подсказывает следователь.

– Ага – пожимаю плечами – Там, наверное, и кувшин найдётся.

Пара «птенцов гнезда сонаваралингова», легонько подталкивая, повели младшего писца в камеру. Ещё один метнулся в противоположную сторону, как понимаю, туда, где сидит охрана заведения. Почти сразу же он вернулся, протопав мимо меня с кувшином, в котором плескалась жидкость, при тусклом освещении выглядевшая совершенно тёмной. Вот теперь действительно всё: пора покидать сии не очень гостеприимные стены, дабы отправиться восстанавливать справедливость и законность.

Выйдя из дверей тюрьмы на свежий воздух, невольно щурюсь от яркого солнечного света: разгар дня, как-никак. «Что дальше делаем?» – спрашиваю у своих соратников. Те недоумённо смотрят: «Дескать, ты же у нас главный, Сонаваралингатаки» меня. Видя неготовность Тагора с Длинным, уточняю: «У кого какие предложения?» Может быть, с точки зрения имиджа непогрешимого начальника, поступаю неправильно, но неожиданные зигзаги судьбы, случающиеся последние дни, здорово выбили меня из колеи. Так что особых мыслей нет. Ну, разве что, бежать куда подальше и забиться в какой-нибудь укромный угол. Вот только, этого как раз делать не следует. Наоборот, сейчас нужно атаковать противника, пока тот ещё ничего не знает. И кстати, сколько у нас в запасе времени, пока кто-то из участников заговора не заявится сюда самолично или не пошлёт курьера по той или иной надобности? Озвучиваю столь очевидный вопрос вслух. Мои верные товарищи молчат, понимая, что вопрос скорее риторический.

Что ж, придётся принимать решения самому. Оглядываю своё невеликое воинство: Тагор с парой десятков курсантов, Длинный с тройкой каких-то своих родственников, переманенных из Бонко в последние годы. Даже на задержание или ликвидацию тех пособников Кахимуя, которых назвал Тукой, не хватит. Да и распылять столь небольшие силы опасно. А где найти в условиях неопределённости, когда не знаешь, кто враг, а кто друг, дополнительных бойцов? Кроме тенхорабитов, пожалуй, рассчитывать не на кого. Больше всего Людей Света и Истины среди работников мастерских. Но толку от них особого не будет. Да и обращаться к «широким народным массам» не рискую – мне нужно решение проблемы с заговорщиками, а не буча с участием пролетариев. Остаётся Сто двадцать седьмой ополченческий цаб, в командовании которым сплошные «воители».

– Для начала идём в Гончарный угол – командую наконец – А ты, Тагор, по дороге вспоминай, с кем упомянутые Тукоем могли дружить и кого втянуть ещё.

– Зачем в Гончарный? – спрашивает тузтец.

– Потому что я так решил – отвечаю несколько резковато, потом всё же поясняю – Тамошними ополченцами тенхорабиты командуют. А сейчас кроме них я никому не могу полностью доверять.

– Понял – пожал плечами мой ручной дикий гусь – А насчёт тех, кого мы теперь знаем, я только про самых молодых могу что-то сказать. Таголети и Хогу ещё при Шонеке из Обители выпустились.

– Хотя бы про молодых вспоминай – говорю.

Расположение Сто двадцать седьмого батальона «даре-гуна», как официально именовалось на Пеу территориальное ополчение, радовало идеальным порядком. При воротах даже наличествовал караул, который проявил некоторую бдительность: по крайней мере, наш отряд впустили не сразу, а только после того, как оказавшийся по близости полусотник из числа послуживших в «пану макаки» опознал меня и Тагора.

Неожиданное появление самого Сонаваралинги-таки старину Ласуне обрадовало, хотя и несколько озадачило. «Цаба-тегу Комуси на месте нет» – сразу же оповестил он нас.

– Где он? – спрашиваю безо всяких папуасских политесов.

– Дома у себя – отвечает Ласуне.

– Пошли за ним нарочного – распоряжаюсь. И добавляю на всякий случай – Только пусть по дороге ни с кем разговаривает. Дело секретное.

– Сейчас, сделаем – полусотник ловит ближайшего ополченца и даёт тому указание.

– Кто из сотников на месте? – продолжаю выяснять ситуацию.

– Только второй сотни здесь. И «Правая рука» Комуси, младший летинату Олокулети.

«Правой рукой» именуют у нас заместителя командира – хоть сотни-роты, хоть цаба– батальона. Здесь – целый младший лейтенант, выслужившийся из унтеров. Обычно-тоу нас в ополченческих частях в офицерском звании только комбат, а остальные, даже ротные – в лучшем случае капралы из армейских отставников, а зачастую – вообще наиболее толковые из штатских. Да и этот цаб пришлось облагодетельствовать вторым офицером исключительно из-за наблюдающегося «тенхорабитского» уклона – чтобы Комуси былуж совсем не в одиночестве среди Людей Света и Истины.