Я застываю, не знаю, как ответить. Слова застревают в горле, горечь накатывает волной.

— Боже, Рома, это просто яичница! — резко разворачиваюсь, сжимая вилку в руке до белых костяшек. — Я устала и проголодалась. Что здесь, блин, такого?!

В этот момент открывается дверь, и в дом заходит Костя. Он буднично здоровается, бросает сумку и, увидев еду, усаживается за стол.

— Мам, дай и мне тарелку, — говорит сын. — Я голодный как волк.

Роман, раздражённый, швыряет газету на стол и уходит, а я, выдохнув перекладываю половину яичницы в чистую тарелку и ставлю перед Костей. Тот принимается за еду, что-то листая в смартфоне.

— Что у вас тут произошло? — спрашивает как будто для галочки. Мне кажется, если я не отвечу, он и не заметит.

Но я отвечаю. Мне хочется хоть какой-то поддержки от сына. Слово приятное услышать.

— Твой отец переживает, что если я буду есть на ночь, то стану жирной свиньей. Можно подумать, я каждый вечер наедаюсь до отвала.

Сажусь за стол и наконец принимаюсь за еду. Аппетит уже, конечно, испорчен, но я теперь как минимум на зло Роману поем.

— Знаешь, он прав, — говорит он вдруг, не поднимая голову.

— О чем ты? — замираю с вилкой и вскидываю на сына глаза.

— О том, что так оно и начинается — сначала раз, потом два. А потом ты не должна удивляться, если у него появится любовница.

Эти слова ударяют, как пощечина. Я смотрю на сына, пытаясь понять, действительно ли он это сказал.

— Костя.... — шепчу я, не в силах сформулировать хоть что-то внятное.

Он пожимает плечами, как будто это пустяк, а его слова — просто констатация факта.

— Мам, ты же знаешь, какой он. Он такой был всегда. Просто не надо его провоцировать.

Эти слова ранят глубже, чем я ожидала. Сын. Мой любимый мальчик. Он говорит это так легко, как будто это нормально, как будто это — моя вина.

Я отворачиваюсь, чтобы он не видел слез, которые предательски выступают на глаза. О еде уже и не думаю.

— Костя, — говорю я тихо, но голос мой звучит как чужой, — ты даже не представляешь, как больно мне это слышать.

Он молчит, снова пожимает плечами и продолжает есть, как вроде бы ничего не произошло.

А я смотрю в окно и думаю, как внутри всё закипает.

От злости закипает на саму себя.

Как я могла считать свою семью счастливой?

Идиотка.

Уже почти восемь вечера, но Романа до сих пор нет с работы. Час назад он прислал сообщение, что они с мужчинами с работы решили поехать в сауну. Тяжелая была неделя, и в пятницу захотелось отдохнуть и расслабиться им.

И я, признаться, даже не знаю, что я сейчас чувствую. Я прекрасно понимаю, что там будут женщины. Обязательно. Готовые поддержать любое предложение.

И что я могу?

Злиться?

Да, злость накатывает, но вместе с ней приходит странное чувство облегчения. Романа нет дома. Он не пристает ко мне со своими претензиями, не требует ужина, не командует. Эта тишина… спокойствие…. Они почти приятны. Но всё равно тяжело.

Меня снова захлёстывает какая-то безысходность. Я стою у окна кухни и чувствую себя… ненужной. Как будто меня просто выбросили из жизни.

Муж с другой. Сын у друга. А я? Я осталась одна в этом доме, который больше похож на клетку.

Внезапно на столе вибрирует телефон, заставляя вздрогнуть от неожиданности.

Кто вообще может звонить вечером? Сестра в основном шлёт голосовые, а больше… больше мне никто особо не пишет. Не считая мужа с его распоряжениями. Но он сейчас занят.

Хватаю телефон и хмурюсь.

Номер незнакомый.

— Алло? — смахиваю для ответа.

— Лиля? — голос на другом конце дрожит, звучит почти истерично.

— Да, это я, — отвечаю растерянно, не понимая, кто это. Но сердце замирает. Вдруг что-то с Костей? Это всегда для меня самое страшное.

— Это Диана. Из клуба, помните?

— Помню, — отвечаю удивлённо, слегка выдохнув, что это не касается сына.

— Простите, что поздно звоню… но.… у нас проблема. Огромная проблема.

— Что случилось? — напряжение в ее голосе передаётся мне, и я сажусь на ближайший стул.

— Сегодня в клубе крупная тусовка, серьёзная развлекательная программа. И наш художник не приехал. Он заболел или что-то еще, я не знаю. Мы не можем с ним связаться. А у нас шоу через два часа, — быстро говорит она. — Вы… Вы могли бы приехать?