Я знаю.

Слишком хорошо знаю.

Сигнал в трубке обрывается.

Теперь у меня остаётся только один вариант.

Я разворачиваюсь и быстрым шагом направляюсь обратно. Припускаю через дворы, так будет быстрее.

У курьера есть фиксированный маршрут. Я знаю его. Он двинется через узкий переулок, соединяющий два квартала, там, где обычно глушат маячки и камеры. Там никто не будет спрашивать, что происходит.

Я добираюсь туда за пять минут. Остаюсь в тени, натягивая капюшон. Жду.

Пару минут ничего. Потом вижу, как вдалеке появляются огни фар. Медленно двигаются по тёмной дороге. Время будто замедляется.

Машина приближается.

Сейчас.

Я выскакиваю из тени, Смагин резко бьёт по тормозам. Я же резким движением вырываю дверь, хватаю курьера за грудки и вытаскиваю наружу. Он даже не успевает вскрикнуть — только короткий звук, прежде чем мои кулаки встречаются с его лицом.

Треск хрящей, кровь хлещет носом. Он оседает на землю, захлёбываясь в собственной слюне.

— Мать твою.… блядь… Илья! — он сплёвывает на асфальт, держась за лицо. — Ты че, нахрен, творишь?!

Я спокойно наклоняюсь и расстёгиваю его куртку. Запускаю руку во внутренний карман.

Конверт.

Моё сердце колотится в бешеном ритме, но я остаюсь внешне спокойным. Открываю, проверяю — все фотки на месте.

Чувак стонет, ворочается, пытается приподняться.

Я рывком хватаю его за воротник и наклоняюсь ближе, чтобы он видел мои глаза.

— Она выбывает из игры?

— Ты дебил, Илья! — он захлёбывается кровью. — Тебе пиздец же, ты это понимаешь?

Я отпускаю его, бросаю обратно на землю. Он корчится, держась за лицо, кашляет.

Не оборачиваясь, я ухожу.

В кармане моей куртки — ее жизнь.

Лиля….

Теперь я тоже на крючке. Но мне плевать.

Стоит мне пройти метров сто пятьдесят, как телефон звонит резко, как выстрел, режет ночь надрывной вибрацией.

Белый.

Беру трубку, задерживаю дыхание.

— Что за хуйню ты творишь, щенок? — голос ровный, но я знаю, что это затишье перед бурей.

— Дело закрыто, — отвечаю я спокойно, хотя внутри всё горит. — Я забрал фотографии. Они тебе больше не нужны. Я разберусь с этим иначе.

— Разберёшься? — Белый насмешливо фыркает. — Ты что, блять, влюбился в прокуроршу? С каких пор ты думаешь, что можешь решать за меня, как давить мусора? Напомни, чье ты мясо, а?

Я сжимаю зубы. Говорить бесполезно.

У Белого нет жалости, и уж точно нет привязанностей. Он привык брать своё и не любит, когда его планы кто-то рушит. Единственное, о чём я его просил, так это не ввязывать меня в его контры с сыном. Игнат — мой друг, и я не хочу быть их точкой пересечения.

Но я тоже не мальчик для битья.

— Этот вариант слишком палевный, — говорю ровно. — Я найду другой способ прижать прокурора.

— Поздно. — В голосе Белого скользит такой пробирающий холод, что не по себе становится. — Фотки уже должны были быть у меня, но ты, тварь неблагодарная, решил поиграть в спасателя. Так вот, слушай сюда, пидор. — Он делает паузу, как будто смакуя каждое слово. — Через час твою бабу притащат ко мне за волосы. Пятеро моих парней сделают с ней, что захотят. А я всё это сниму. А потом отправлю тебе. Лично. Чтобы ты знал, что бывает с теми, кто перечит мне.

Воздух застревает в горле.

— Ну и для прокурора будет интересный контент. Так что свои блядские фотки можешь засунуть себе в жопу, Илюша.

— Белый, не делай этого. — Голос выходит напряженным, но я держу себя в руках. — Ты знаешь, что я всегда выполняю работу. Я предложу тебе вариант лучше.

— А потом, — продолжает он, как будто не слышит меня, — прокачу её на капоте. Чтобы прокурор потом её опознавал по кускам.

Тишина в трубке звенит.

Потом смех. Белый получает удовольствие. Я знаю этот тон. Он наслаждается моими эмоциями.

— Ты же знаешь, что я не шучу, Илюша, — его голос снова становится ровным, деловым. — У тебя пятнадцать минут, чтобы переобуться и вернуть мне, что я сказал. Либо я сделаю с ней то, что пообещал.

Тут же сбрасывает.

Сука.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не швырнуть телефон об стену дома, вдоль которого иду.

Зубы скрипят. Тело напряжено, как натянутая струна.

Лиля.

Блять. Нет времени думать.

Я тут же вбиваю ее номер.

Трубку берут после второго гудка. Лиля. Голос сонный, растерянный.