Меня немного подташнивает. И как бороться с этим всем — я понятия не имею. Но тем не менее напяливаю на себя туфли и, тихо прикрыв за собой двери, выхожу сначала из комнаты, а потом из дома.

В голове пустота. Вчерашний вечер стерт подчистую. Просто с момента, как я пила на брудершафт с луной — полный провал.

Телефона, чтобы вызвать такси, у меня нет — и где оставила его я прекрасно помню. Но от этого не легче.

Звонить из чужого дома я тоже не буду.

Так и иду по дорожке куда-то вперед.

Прислушиваюсь к себе. Ничего необычного, кроме тошноты и головной боли. Внизу живота ничего не тянет.

Я — девочка большая. Хорошо понимаю, что это может значить. И отсутствие болезненных ощущений меня радует. Но всё же я решаю, что к гинекологу мне стоит сходить.

Как бы это сделать, чтобы не узнала мама?

Морщусь, вспоминая мою бедную мамулю. Вот зачем? Зачем отец так поступает с нами?

Знает же, что мы его любим. Так зачем он рушит нашу семью?

Ощущаю дискомфорт на правой пятке — так и есть. Натерла мозоль. Вот вам и известный бренд… Никогда такие больше не куплю!

Сбрасываю обувь и несу ее за каблуки.

Мне ничуть не совестно. Должно ли?

Я босая, в мятом дорогущем платье. На голове явно воронье гнездо, а не прическа. А еще наверное растерся макияж.

Я сегодня в первый раз не ночевала дома.

И — вишенка на торте — первый день, как мне исполнилось восемнадцать.

Здравствуй, взрослая жизнь…

Запретив себе всякое осуждение касательно того, где и с кем я проснулась, я выбрасываю все посторонние мысли. Оставляю только одну — насчет неверного папы.

Весь мой мир сейчас рушится. Я словно маленькая девочка на крошечном обломке скалы, пытаюсь удержаться за одинокое покрученное дерево, чтобы не слететь в глубокую пропасть, которая разверзлась прямо у меня под ногами.

Папа всегда был для меня примером. Папа был самым близким человеком во всей моей жизни. Только с ним я могла открыться — конечно, насколько позволяют приличия в нашем обществе. Только с ним я могла быть собой.

Маме до меня никогда дела не было. Уверена — нет и сейчас.

Вот только отчего-то мне всё равно становится больно. Так, будто это мне изменил мой муж. Да что там изменил — у них уже скоро ребенок будет!

Мой новый родственник? Брат или сестра?

Я мотаю головой. Не хочу думать об этом.

Не хочу и не буду.

Наконец-то я выхожу на какую-то большую улицу. Мимо меня проезжает какое-то такси, которое я останавливаю. Молчаливый водитель никак не комментирует мой внешний вид, но в его глазах мелькает плохо прикрытая жадность, едва он слышит конечную точку нашего маршрута.

Откидываюсь на спинку заднего сидения и прикрываю глаза.

Мама бы мне плешь проела, если бы увидела, как растрепаная голова ее дочери покоится на старой потрепанной коже допотопного салона.

Мамы, к счастью, здесь нет. Да и я не выгляжу презентабельно. Под стать автомобилю.

Поджимаю губы, вспоминая из-за кого я превратилась… во что превратилась. И снова злость на папу поднимается в моей душе.

Больно… как же невыносимо больно… Вот только я должна быть сильной. Мне обязательно нужно показать маме, что я, не смотря ни на что, всегда готова поддержать ее и помочь. Даже если она будет отказываться от моей помощи.

Тяжело вздыхаю, понимая, что за шумиха теперь поднимется в прессе вокруг нашей семьи. Где это видано, чтобы сенатор штата изменял своей законной жене. Да еще и с кем? С молоденькой вертихвосткой.

Нам с мамой придется, наверное, уехать из города, пока здесь всё не уляжется. Может, мы вернемся в Нью-Йорк? Это было бы замечательно. Я бы хотела увидеть Джесс. Соскучилась очень.

Уверена, подруга поймет и поможет мне пережить этот ужас, творящийся в моей жизни.

Я конечно, не буду заниматься. Да и какая может быть школа, если под воротами нашей элитной гимназии будут дежурить папарацци?

— Приехали, — перебивает мои мысли водитель.

Распахиваю ресницы, понимая, что мы стоим у наших ворот. Из них показывается охранник.

— Он вам заплатит, — выползаю из машины и босая иду ко входу во двор.

Минуя охрану, быстро оказываюсь внутри и через пару минут поднимаюсь по мраморным ступенькам.

В холле меня ожидает моя родительница, которой, вероятно, уже сообщили, что я вернулась.

— Ева! — округляются глаза мамы, едва она видит в каком виде вернулась ее дочь. — Чем вы там с Энди занимались? — и дальше не дает мне вставить ни слова. — Когда он сказал мне, что ты останешься у него на ночь, я и подумать не могла, что ты придешь в таком, — презрительно кривится, пройдясь по мне взглядом, — в таком виде. Надеюсь, ты никому не попалась на глаза. Это же такой удар по репутации Ловато. Немедленно переодевайся. А потом обедать и в школу.