Больше никто не будет распахивать занавеси, пуская слишком рано утром солнечный свет. Больше не будут скрипеть полы, и не надо вздрагивать ночью, опасаясь, что кто-то пришел не с самыми благими намерениями. Никаких тебе стен мышиного цвета и одного маленького ящика, в котором приходится делить с хулиганкой старше тебя на пару лет, полку.

– Ваша комната, – сообщает Агриппина Павловна, и не дожидаясь моего ответа, удаляется. Я оглядываюсь, теперь уже не скрывая эмоций, открываю рот и дышу полной грудью, переполненную восхищением.

Подхожу к кровати, касаюсь рукой подушки. Моя. Собственная. Затем дотрагиваюсь до светильника и вся сжимаюсь от восторга. Нет, он обычный, ничего особенного, просто он тоже мой. Личный. Мечта, наконец-то, превратилась в реальность.

Все еще на носочках я подхожу к шкафу, он большой, по моим меркам даже огромный, распахиваю дверцы и тихонько ахаю – сколько одежды. Моя приемная мать запретила брать с собой вещи, с другой стороны, тут такой ассортимент, что грех жаловаться. Я аккуратно снимают одну вешалку за другой, поражаясь, как здорово придумано, что они висят на высоте моего роста. Там и свитера, и разные блузы, юбки, прямые брюки. Невероятно! А на нижней полке стоят туфли и балетки.

Выбрав майку и плиссированную юбку, я спешу переодеться и отправиться на поиски своей родительницы. Мне все кажется, что она ждет меня, нашей встречи, также сильно, как и я.

Прикрыв дверь, оказываюсь в светлом коридоре. Он совсем не похож на коридор приюта, слишком чистый, и стены вон какие красивые, цвета слоновой кости. Спускаюсь на первый этаж, а там никого, даже этой Агриппины. И уж как так получилось, что я забрела во двор с фонтаном – непонятно. Хотя лучше бы осталась сидеть в своей комнате, потому что увидеть, как под струями воды стоит мальчишка, вероятно, мой ровесник, удовольствие не из веселых. Он не плескается, не улыбается, просто стоит там в центре, с закрытыми глазами, и позволяет каплям воды охлаждать его тело.

– Эй, ты чего там делаешь? – спрашиваю я, подходя ближе. А он не отвечает, даже не шевелиться. Белая майка прилипла к худощавому телу.

– Ты в порядке? – снова задаю вопрос. А когда не получаю ответа, решаю зачем-то залезть в этот фонтан, подойти к мальчишке и дотронуться до его лица.

Останавливаюсь напротив него, смотрю на густые ресницы и красивый изгиб губ. У него очерченные острые скулы и прямой нос, черты лица кажутся настолько идеальными, словно передо мной не мальчик, а сотворенный художником портрет. Только волосы кофейного цвета выбиваются из этого образа, они хаотично разбросаны по его макушке и явно неприятно липнут к лицу.

“Красивый”, – мысль-вспышка врывается в мое детское сознание.

Я привстаю на носочки, мальчик немного выше, и только планирую коснуться его щек, как незнакомец резко бьет тыльной стороной ладони по моей руке.

– Проваливай, – он распахивает глаза и смотрит совсем не по-доброму, с нескрываемой агрессией и враждой. В желудке что-то неприятно ухает, я прикусываю губу, теряя дар речи. Моя ладонь горит от удара. Нет, я не из неженок, мне и раньше доводилось участвовать в драках, какие дети не деруться, особенно в детском доме, но сейчас отчего-то так неприятно, что накатывают слезы.

– Оглохла? – он не кричит, да ему и не надо. Так говорить, что мурашки по телу, может не каждый. Один только тон голоса чего стоит, он будто олицетворение всемирного зла. Настоящий всадник апокалипсиса.

– Или думаешь, в сказку попала?

– О, господи! – верещит за моей спиной женский голос. Кажется, он принадлежит Агриппине Павловне. – Глеб, что ты там делаешь? Заболеешь же!

Она поднимает свое темное платье, которое чуть ниже колен, скидывает туфли и лезет в фонтан. Но не за мной, а за… Глеб, верно, его зовут Глеб, и имя такое острое, как взгляд этого мальчишки – под стать. Смотрительница пытается вытащить Глеба, он не сопротивляется, молча выполняет ее просьбу, но перед этим успевает задеть меня плечом. Специально. Я чудом не падаю, и вдруг задаюсь вопросом: а если бы упала, кто-нибудь бы подал мне руку? Помог подняться?

– Дарья, – кричит мне эта Агриппина. – Идите в дом.

Склонив голову, я тоже иду вместе с ним. Надо будет вечером спросить у мамы, кто этот ребенок и как мне стоит вести себя с ним. Уверена, это какое-то недопонимание. Мы обязательно подружимся.

И я узнаю, правда не от мамы, а от прислуги… Слышу их шушуканье на кухне. Они почему-то часто оглядываются, когда обсуждают меня.

– Не повезло малышке, – говорит одна из молодых девушек.

– Бедняжка, – качают они головой. – Даже ее сыну Глебу и то достается, а тут приемыш.

На этом их разговор заканчивается, в кухню входит смотрительница. А я удаляюсь к себе, задаваясь вопросом, зачем в доме, где есть ребенок, нужен еще один? Мы же с ним… почти погодки, разница всего в год, с их слов.

Не понимаю… Я ничего не понимаю.