Раньше, когда я жила в детском доме, было проще что ли. Мы собирались с девчонками за большим столом и играли в карты, иногда к нам присоединялись мальчишки. Они всегда блефовали, но в округе звучал смех, разные голоса, наполненные энергией. А в прекрасном замке нет ни голосов, ни смеха, ни уж тем более энергии.

Наверное поэтому, чтобы не показаться какой-то не такой, я подчиняюсь просьбе Глеба и срываю растение. Корешок выпускает сок, его капли попадают на кожу моей руки, и я тут же вздрагиваю. Больно.

– Ай! Щипит, – пищу я, на что Глеб лишь разводит руками.

– Млечный сок ядовит, вызывает ожог или аллергическую реакцию, – сообщает Гордеев спокойным, будничным тоном, будто ничего такого не произошло.

– Тогда! – вскрикиваю обиженно я. – Зачем ты сказал сорвать его?

Он вырастает напротив меня, и смотря прямо, с присущим высокомерием, отвечает:

– А ты думала, что если сорвешь вишенку, не будешь платить?

– Что?

– Скажи спасибо, что я не предложил тебе что-то похуже, – сообщает он. Отходит к столу, отодвигает стул и садится в него, чувствуя себя прекрасно. А мне больно. Не столько от раны, сколько от ситуации.

– Я не виновата, что твоя мама меня удочерила, – поджав губы, дрожащим голосом говорю я. – Если тебя что-то не устраивает, скажи ей об этом.

– А не ты ли тут пытаешься из кожи вон лезть, чтобы мама тебя похвалила? – ядовитым тоном кидает он. А мне и сказать нечего, ведь прав, по факту прав.

Я жду от нее похвалы, как глотка воздуха. Отказываю себе в еде, тренируюсь больше остальных, не общаюсь со сверстниками и все ради чего? Ради одного короткого – “молодец”. Я до ужаса боюсь не оправдать маминых ожиданий, надежд, которые она возложила на ребенка. И мне отчего-то хочется, чтобы она гордилась мной. Чтобы все вокруг гордились тем, какая Дарья прекрасная дочка, хоть и приемная.

Если родная мать отказалась от меня, это не значит, что я какая-то бракованная. Руки и ноги как у всех. Глаза отлично видят. Со слухом проблем нет.

Я не бракованная. Я нормальная. И меня взяли в семью, потому что считают также.

– Молчишь? – голос Глеба врывается в мое сознание. Только ответить ему мне нечего, он не поймет. У него с рождения все – дом, красивая одежда, внимание мамы. Он никогда не чувствовал себя ущербным, не просыпался со слезами, задаваясь в сотый раз, что сделал не так. Почему его оставили одного.

– Молчи, – кивает сам себе Гордеев. – Только за дверью. У меня голова болеть начинает, когда тебя вижу.

– Мы… – выдавливаю из себя остатки гордости, – могли бы стать друзьями.

Мальчишка подрывается со стула, хватает меня за руку, до боли сжимая тонкое запястье, и силой выталкивает из сада. Я падаю на пол, когда он пихает мое хрупкое тело в коридор. С нынешним весом противостоять приемному брату практически невозможно.

– Даже не мечтай, – цедит сквозь зубы он и прежде чем захлопнуть дверь, добавляет. – Ты навсегда останешься чужой.

___ Дорогие читатели, как думаете, Даша права или нет, что пыталась угодить новой маме?) Делитесь в комментариях.)

Глеба нет. Неделю назад он уехал в Канаду и вернется теперь только к осени. Мне нравится такой вариант, по крайней мере, никто не будет строить козни. А еще с моей ноги, наконец-то сняли гипс. Прописали процедуры и сказали, что уже к началу июля я смогу вернуться к тренировкам.

Я написала об этом маме, но она не читает сообщения. Зато мне позвонила педагог из балетного училища. Когда девчонки шептались, что я ее любимица – не верила, а зря. Ее звонок поразил до глубины души:

– Мне недавно звонил Анатолий Аркадьевич, они будут к концу года ставить новую “Чайку” и им нужна Аркадина. Я решила предложить тебя, Дарья.

Зажимаю ладонью рот, чтобы не заплакать от счастья. Хоть кто-то в меня все еще верит – ждет. Значит, ничего не потеряно – я смогу.

– Дарья, – нарушает тишину Наталья Михайловна. – Будет непросто, да и роль, откровенно, говоря, не совсем подходит под тебя, я понимаю. Но придется постараться.

– Я приложу все силы! Обещаю!

И нет, это обещание не ей, а моей матери. Большего смысла в жизни-то и нет… Я его не вижу.