Человек более суеверный, пожалуй, остерегся бы от подобных мыслей по пути, но Вадиму было наплевать. Да и повод съездить на обычное, скучное, недавнее кладбище меж станицей Гостагаевской и дачным местечком Куток был самый нелепый. Кому-то там, видите, почудились поваленные памятники и странные личности в гнилых тряпках. Наверняка алкашу, допивающему оставленные покойникам стопки. Но раз взялись. Все необычное, непонятное, угрожающее, все в строку. Ладно, поглядим, ничего кроме собаки, гложущей на могиле кость не увидим, и назад.

Пользовался он для передвижения самым непримечательным в мире транспортом. Неуклюженький толстозадый Датсун Он-до с шашечками такси, вполне официально. Белый, как все легальные таксомоторы Анапы. Помимо полной невидимости для окружающих, такси могли катить по выделенным для общественного транспорта полосам, в тесноватом городе преимущество ощутимое. Внутри, под белой шкуркой, Датсун сильно отличался от обычного, и не только полимерной броней и форсированным двухлитровым турбомотором. Салон остался прежним, дешевый жесткий пластик Вадима, привычного к военно-техническому спартанству, не смущал.

Кладбище выглядело не романтичным и помпезным приютом усопших, скорее залом ожидания, не столь мрачно, сколь уныло. Однообразные стандартные памятники, только иногда выделялись этакие навесы, почти мавзолеи черного и серого камня, скучные оградки, крашеные серебрянкой да кузбасслаком, растрепанные блеклые венки. Тоска бесснежная, но хоть подморозило, грязь не месить.

Вадим выбрался из машины, проверил кобуру под курткой. Теперь обязательно. Каждый четвертый патрон в магазине с пулей освященного серебра. По обычаю. Не Ван Хельсинга, прадедовскому. «Прадеда бы сюда», подумал он не впервые, красного инквизитора, тот умел любую нечисть выстроить в ряды и колонны. А сам ты, Вадик… славных прадедов великих правнук, известное дело.

Может и благо, не знать, где и когда он умер, иначе соблазн один с этими амулетами. Ох и соблазн.

Он достал из бездонного кармана и вставил в ухо клипсу с усиком микрофона и крохотным объективом, штука полезная, в любом случае. Уже закатное, золотое в оранжевость солнце пробило зимние серые облака и облагородило пейзаж. «Помирать надо на закате, и лучше на берегу моря», подумал Вадим, и еще: вот так подкрадывается старость, когда о том свете думаешь больше своего. Хотя и обстоятельства, конечно… кругом упыри да оборотни.

Ограды у кладбища пока не было, проходя вглубь, он запутался высоким ботинком в ржавой проволоке, среди могилок хватало набросанной неведомо кем утлой дряни. Зарыли и наплевать, хоть потоп. Нет, крематорий лучше, уважительнее даже. Сразу в прах.

Разрытую могилу увидеть Вадим правда не ожидал, и сперва застыл нелепо, чуть рот не разинул. Не врали. Поваленный памятник, стандартная унылая плита серого мрамора, комья бурой земли вокруг черного зрака ямы. Но самое странное, и тут он был уверен, могила словно вскрылась изнутри.

Кто-то, что-то, но выбиралось оттуда. Довольно крупное. Выдиралось к свету, неутомимо и яростно. Вадим обошел оскверненное место, хотел прочитать, кто же тут лежал. Пахло свежей кисловатой почвой, никаких сомнений в реальности раскопа не было. Вадим подцепил мокрый комок земли носком ботинка, оттуда вывалился розовый дождевой червь, заизвивался и утек в бурую жухлую траву, рано потревожили. Землю вкруг дыры кое-где исчертили глубокие параллельные борозды. Судя по выбитому на навершии плиты крестику, кому-то невтерпеж стало дожидаться общего подъема под соло трубы. Непорядок (мысль была глупая, но именно она пришла первой — непорядок).

И Вадим услышал смех. Девичий, звонкий, неуместный совершенно, но все же невольно вызывающий ответную улыбку.

Она стояла чуть поодаль, не допрыгнешь, опиралась на высокий черный обелиск, почти прямоугольный. Вадим сразу ее узнал. Автоматически коснулся виска, активируя передачу по всем каналам. О пистолете он постарался и не думать.

В черной широкой куртке, такая, как описывала Даша. Бледное худощавое личико, довольно милое, улыбка его красила. Темные большие глаза под темными бровями, немного широковатыми, но явно от природы. Одно странно отличало лже-Серафиму: у нее в руке был хлыстик с ярко-розовым помпончиком на ниточке, дразнилка-ловилка для кошки. Воображение нарисовало Вадиму, как за розовой ерундой из могилы выбирается зомби и принимается «служить», вывалив гниющий черный язык, тьфу ты.

— Тебя мы еще не видели лично. Тем лучше.

«Мы, Николай Второй», мелькнуло в мыслях Вадима, говорит о себе во множественном числе, еще одна странность. Молчать было глупо.

— Я тоже не встречал. Будем знакомы. Слушай…те. Шли бы вы к себе, а? Ну вот нам и так по уши хватает бед.

— Уговор есть уговор. Да и нам у вас понравилось. Люди такие потешные. И хоть страшно далеки вы от народа, но отчасти даже гуманисты. С холодной головой и горячим сердцем, так? Вы хотели вернуть ей кошку, — теперь существо говорило сочувственно, — детки, так славно с вашей стороны. Я вами горжусь. Но у девочки теперь есть новая кошка, больше и веселее. За десяток тысяч лет она проголодалось, хотя перед обедом все еще не прочь поиграть. Тобой. Познакомьтесь, Вадим Наумович, Machairodus horribilis… [96]