— Белая улица, маленькая…

Но обращение я уже не услышала, ускорив шаг почти до бега.

Белая улица! Кто-то определенно не так давно упоминал при мне это название, и этот кто-то был не Миар… А кто же? Я ещё подумала, надо же, какое глупое название, Белая.

Белая, Белая — и Черная… Точно!

Та самая таверна с ещё одним дурацким названием, «У Фильи», как раз находилась на перекрестке Белой и Черной улиц!

Я поняла, что замерзаю — и от того, что ближе к ночи стало холодать, и от того, что очень захотелось есть, и от усталости. Конечно, ужин с любвеобильным стариком не входил в мои планы, но… Может быть, я смогу одолжить у него немного денег или спросить, где мог остановиться Миар Лестарис. Я с досадой прикусила губу. Конечно, Верлад Остер не тот человек, к кому уместно обратиться с подобными просьбами. Но разве у меня есть выбор?

Неожиданно народ совсем разбежался, и я пошла вдоль по Белой улице почти в одиночестве, шугаясь каждой тени и не решаясь больше ни к кому подходить к вопросами. Я была уверена, что найду ту самую таверну очень быстро, но видимо в столице непомерно длинные улицы — в порядке вещей. Я миновала уже два перекрестка — и никаких следов «У Фильи» или хотя бы Чёрной улицы не обнаружила. Холод, казалось, нарастал с каждым моим шагом, пролезал в сапоги и под перчатки, неумолимо жался к телу.

Я то и дело растирала щёки и едва держалась, чтобы не разрыдаться. Вот ведь дура! И некого винить кроме себя самой. Никто меня на улицу не гнал, никто не заставлял тратить деньги и игнорировать адреса и названия! Я посмотрела на уличные часы, встроенные в возвышающуюся над жилыми домами башенку — почти десять. Вряд ли Остер потратит свой вечер на то, чтобы преданно ждать в таверне случайно встреченную девчонку… Что тогда, что же тогда?

В тот самый момент, когда горючие слёзы почти победили попытки держать себя в руках, я подняла голову, растирая онемевший подбородок — и увидела призывно светящиеся тёплым лимонным светом окна какого-то дома, как раз стоящего на перекрёстке. Буквы на свешивающемся со второго этажа флюгере было не различить издалека, как ни напрягай глаза…

…И вдруг я увидела Миара, стоящего у входа в мягком перекрестье лучей уличного светильника. Узнала его по взлохмаченной голове, по позе и фигуре, по походке… Да что там, я сразу же поняла, что это он — какой ещё идиот будет стоять без шапки в такую-то погоду?!

Меня затопило ощущением неимоверного, невыразимого облегчения, из-за того, что он нашёлся, из-за того, что я нашлась — в сущности, это обозначало одно и то же. Теперь все терзания закончились, и пусть ругается, сколько хочет, я соглашусь с каждым словом. Пусть наказывает… как хочет. Долго, самозабвенно.

И ведь хочет же, я это чувствую пресловутым женским чутьём — но упорно сопротивляется.

Интересно, как он меня искал? И где? Может, волновался, места себе не находил, может, это всё-таки не снег, а первая седина!

Но этим мыслям недолго было существовать, потому что в то самое мгновение, как я открыла рот, чтобы позвать своего ректора, он подал руку вынырнувшей из-за его плеча стройной даме в тёмном плаще и так, придерживая свою спутницу, совершенно спокойно вошёл туда, где было тепло, светло и, наверное, вкусно.

Словно механическая марионетка, я подошла к зданию, прочитала надпись на потёртом, почти отвалившемся флюгере — «У Фильи». Точнее, «У Фил_и» — мягкий знак было совсем не видно.

Ну вот, дошла. Нашла. Так или иначе, ректор обязан отвезти меня в ЗАЗЯЗ… а для начала в гостиницу. Там же мой чемодан. Испорчу этому бесчувственному человеку свидание, как и собиралась изначально, мелочь, а приятно.

Но почему-то запал что-либо портить, куда-то врываться и чего-то требовать пропал у меня напрочь. Наверное, вымерз. Неожиданно мне стало грустно, просто грустно, и я остановилась под вывеской, греясь от одного только света из окон таверны.

Никто тебя не ищет, Ари-Котари. Ни сироту Котари Тейл, которая исчезла для всех своих знакомых и родных без следа… Разве что дядя, но, возможно, он ещё попросту не вернулся в Асветор, а тётка шум поднимать уж точно не будет. Элейн так и вовсе счастлива до невозможности, разве что жалеет, что не над кем издеваться. А вот теперь Ари сбежала — и ректор небось только рад, что никто не помешает встречаться с этой белобрысой крысой… или с какой-нибудь другой верладой, куда более зрелой и симпатичной, чем назойливая студентка. Эстей промахнулся по всем статьям. Или всё проще — и я сама по себе никому не нравлюсь?

Я стояла и стояла перед дверью в таверну, не решаясь ни войти, ни отойти. Здание имело три этажа — как, помнится, говорил Остер, наверху находятся очень удобные для всяческого разврата комнаты. Возможно — нет, очень даже вероятно! — что Миар тут до утра и останется. Респектабельная гостиница, в которой остановились мы с ним, для ночных свиданий, видимо, не годилась, зато этот… притон — самый подходящий. Наверняка он уже в одной из этих комнат наверху, нетрудно вообразить, чем он там занимается и с кем…

Уходить было некуда, но и зайти — никак.

Дверь таверны распахнулась, я услышала нестройные одышливые отзвуки какой-то разухабистой музыки. На пороге стоял заспанный, одутловатый мужчина, впрочем, одетый безупречно, даже по-щегольски, одаривший меня неожиданно цепким оценивающим взглядом маленьких бесцветных глазок. Что бы он там ни увидел, увиденное ему скорее понравилось, потому что мужчина расплылся в хищной улыбке:

— Заходите, милая, — он произнёс это слово с ударением на «а». — Что ж стоите, как неродная, на морозце-то…