Нужно было их опередить по всем фронтам, не оставив ни одной бреши, через которую сёстры Салем смогут подцепить мою золотую рыбку на крючок и утащить к себе.

— Я правильно понимаю, что у тебя не очень хорошо с деньгами? — в лоб спросил я.

У Лизы внезапно прорезалась поистине королевская осанка и изменился взгляд.

— Вот только не надо всё портить, — резко ответила она. — Я не возьму у тебя денег.

А у сестрички характер, однако… Тем лучше — точно так же она отреагирует на подобное предложение от Эмеральд и её спутниц.

— Я и не предлагаю, — миролюбиво ответил я. — Я бы и сам не взял на твоём месте.

Она заметно успокоилась, взгляд смягчился.

— Но видишь ли, — продолжил я, — мне скоро потребуется человек, которому я мог бы доверить очень важную для меня работу. Человек, в котором я буду уверен, что он меня не подведёт… И ты, получается, лучший кандидат на это место. Ты же знаешь, что нас считают братом и сестрой?

Она опять вспыхнула — на этот раз румянцем стыда. Чем-то это её очень задевало, а я не мог понять, чем. Я что, настолько плох в качестве брата?

— Я уверен, что это не так, — я покачал головой для убедительности. — У меня никогда не было и быть не могло никаких сестёр и братьев. Но если существует хоть один шанс из бесконечности, что Александра не ошиблась, и мы действительно родственники… Я был бы рад, если бы это было так.

— А я нет! — выпалила Лиза и осеклась. — Ой… Прости, я не хотела тебя обидеть…

— А ты и не обидела, — я впервые соврал ей. И она это, похоже, уловила — опустила глаза, в которых читалось смятение.

Я вздохнул.

Не то чтобы обидела, нет, но задела очень и очень неприятно — безусловно. Себе-то не соврёшь.

Себе врать — вообще занятие бессмысленное и вредное. Хотя подавляющее большинство людей предаётся этому занятию с большим энтузиазмом, а потом удивляется последствиям. Вот, например, принц Гарсия — врёт себе, что он пуп земли и центр вселенной. И очень возмущается, когда ему возражает какая-то чернь.

— Пойдём, — я нажал кнопку, и подъёмник повёз нас вниз. — Думаю, нам нужно поговорить об этом. Я хочу понять, в чём дело. Тут неподалёку есть небольшая столовая для ремонтников… Устроит?

Лизу вполне устроило. Я, признаться, опасался, что она нахваталась от Винсента снобистских замашек, но нет — такие вещи к моей сестричке просто не прилипали, отскакивали со щелчком.

Кормили в этой столовой вполне сносно. Выбрав себе и Лизе по комплексному обеду — «я угощаю», я занял столик в уголке, где нас было бы сложно подслушать, и привычно проверил место на скрытое наблюдение. Чисто.

— Я потом отдам… — начала было Лиза, но я просто пододвинул к ней поднос:

— Я же сказал, что угощаю. И тебя это совершенно ни к чему не обязывает.

Я же не Винсент, в конце концов, чтобы прикармливать ради каких-то гнусных целей.

— Если хочешь. Можешь потом угостить меня, — добавил я, глядя на упрямое личико Лизы.

Это её устроило — она принялась за еду.

— А теперь рассказывай, — предложил я, когда от порций осталось менее половины. Всё-таки аппетит у юной девушки и здоровенного ремонтника разный, здесь рассчитывали меню на очень голодных парней, которые весь день занимаются тяжёлым физическим трудом. — Почему тебя так корёжит от того, что я, возможно, твой брат? И я не обижусь, честное слово.

— Понимаешь, — Лиза вяло ковырялась в тарелке, — я очень люблю своих родителей… У них никого нет, кроме меня. Маме больше нельзя иметь детей, и у неё точно никого не было до меня, и если бы даже ты был её ребёнком, она бы никогда тебя не оставила. Она так меня любит… Она бы и тебя любила точно так же.

Девушка поймала мой взгляд, и я прочёл в её глазах опасение, что её слова причинят мне — детдомовцу — боль. Ну да, с её точки зрения, я никогда не знал, что такое материнская любовь и забота. Но я знал. И мог оценить глубину её души: ей хватало сочувствия и сострадания на тех, кто рядом, даже если они ей почему-то не нравились.

— Получается, что папа однажды ей изменил, — тихо сказала Лиза, и я видел, насколько трудно ей произносить эти чудовищные для неё слова. — Незадолго до того, как у них с мамой появилась я. Это единственный вариант, который может всё объяснить — и результаты анализов ДНК, которые сделала Александра, и нашу совсем небольшую разницу в возрасте. И мне от этого так… так больно…

На глазах у неё опять появились слёзы, она отвернулась и смахнула их.

Что ж, теперь, по крайней мере, было всё понятно. Я даже испытал облегчение — решить эту проблему было совсем не трудно. Я-то опасался совсем другого. Например, ей откуда-то стало известно, что я на самом деле из себя представляю. Для большинства людей такое отвратительно до полной непереносимости, и я не мог их за это осуждать.