Алексей немного помедлил, мысленно костеря себя почем зря, а потом серьезно ответил:

— Вот только тебе скажу, Костян. Ты угадал. Не я это.

— А кто? — Костик жадно уставился на Лексу. — Кто? Не в жисть не выдам, только скажи!

— А кто его знает, — Лекса пожал плечами. — Чувствую что не я, а кто — одна кобыла знает. Может нечистая сила?

— Тьфу на тебя! — обиделся Костя. — Тоже друг мне нашелся. Врешь, поди.

— Не злись, — Алексей хлопнул его по плечу. — А что ты хотел, чтобы я тебе сказал?

— Ну… не знаю, — растерялся парень. — Ну…

— Просто очень хочу командиром хорошим стать, — жестко и убежденно сказал Лекса. — Понимаешь, ночами снится, как в Москве учусь. Да и ты тоже хорош, вон как басмачей разделал, как караван вели. Один троих! Мне такое и не снится, а сам жалишься. Может и в тебя кто вселился? Понял?

Костя смущенно улыбнулся.

— Ну…

— Вот тебе и ну…

Вопрос снялся. Когда солнце коснулось верхушек гор, группа, наконец, дошла к месту засады, правда последнюю версту пришлось военлета на себе буквально тащить.

Выделив на отдых полчаса, Алексей сам развел бойцов на позиции и каждому пулеметчику нарезал сектора обстрела. Получилось три сдвоенные ячейки, на верхушках трех каменистых холмов, по обе стороны дороги ведущей в ущелье. Таким образом, басмачи попадали под перекрестный огонь на протяжении нескольких сот метров. Лучше места для засады придумать было нельзя, сама природа позаботилась, создав огромную ловушку.

Закончив с инструктажем, Алексей забрался к себе на холм и обессилено привалился к горячему валуну спиной. Сил не осталось совсем, руки и ноги дрожали, рот, напрочь, пересох, а в глазах плавали кровавые пятна. Голова гудела как пустое ведро на ветру. Доставшееся по наследству от настоящего Лексы тело отличалось выносливостью прямо на зависть, но и оно начало сбоить.

— Мал-мала пей, блатушка, холосый ханка*, самый луссий ханка, будесь как молодой косел скакать! — Жень с умильным выражением на физиономии протянул флягу со скрученной крышечкой.

ханка — на Дальнем Востоке жаргонное, упрощённое название ханшина (байцзю), китайского аналога водки/самогона.

Пить хотелось просто непереносимо, Лешка машинально взял флягу, глубоко глотнул и…

И утробно взвыл, судорожно пытаясь втянуть в обожженную глотку воздух:

Ощущения были такие, словно он отхлебнул ракетного топлива или вообще, концентрированной кислоты. Из глаз и носа хлынули нескончаемые обильные потоки, глотку немилосердно саднило.

— Убьюю… — прохрипел Лекса, попытался стукнуть китайца, но тот ловко увернулся и озадаченно поинтересовался:

— Клепкий? Савсема твоя командила слабая…

Алешка зло утер рукавом слезы и сопли, уже совсем собрался отлупить Женя, но неожиданно почувствовал, как по телу пробежала горячая волна, а усталость как рукой сняло.

— Кобылья срака…

— Мала-мала надо! — наставительно сообщил Жень. — Много плохо, совсем дулной станесь. Моя сам делал, как моя деда делал, как деда моя деда делал, самый луссий ханка

— А ну дай попробовать косоглазый, — Попович заинтересованно протянул руку к фляге.

Жень посмотрел на Лексу, тот немного подумал и махнул рукой — дай. От военлета никакого участия в деле не предусматривалось.

Попович глотнул раз, удивленно поморщился, посипел, глотнул опять, примерился еще, но Жень забрал флягу.

— Ну и не надо, — обиделся военлет, скрутился калачиком и затих.

На оборудование стрелковой ячейки много времени не потребовалось: сформировали бруствер из камней, уложили боезапас так, чтобы не пришлось тянуться, слегка замаскировали ячейку сухой травой, на этом и закончили. Жень устроился со своим Мадсеном рядом. Потянулось время. Дорога просматривалась как на ладошке, по расчетам Лешки басмачи должны были появиться в лучшем случае завтра к вечеру, но исключать ничего было нельзя.

Планировалось, что басмачей будут выдавливать со всех сторон по этому направлению, но операция совершенно не просчитывалась по таймингу из-за большого количества переменных, а никакой связи с подразделениями не было. Лекса привык в прошлой жизни к четкому координированию, поэтому здорово нервничал. Мелькнула мысль попробовать еще ханки, но сразу благополучно прошла — спиртного он не переносил даже на дух.

Темнота наступила мгновенно, на угольно черном небе зажглись россыпи звезд. Очертания гор исчезли, казалось, что вокруг нет ничего кроме сплошного мрака.