Застигнув ее врасплох, я вывернул руку и схватил ее запястье, держащее гребень. Я закружил ее и прижал грудью к обеденному столу за несколько мгновений, наполненных похотью. Она шипела и извивалась, кипя праведным негодованием, но это ей не помогло. Я держал ее руки над головой, используя всю длину своего тела, чтобы перекинуть ее через стол и держать в неподвижном состоянии.

Когда наши пульсы успокоились, превратившись из яростного кипения в жаркое бурление, я взял ее руки в одну из своих, а затем свободной рукой откинул ее волосы с лица. Зубами я прикусил мочку ее уха и попробовал ее сладость, облизав шею. — Поклянись мне, что ты даже не посмотришь на другого мужчину. — Я звучал как безумный, мой голос был похож на маниакальное рычание, но мне было все равно. Мне нужно было услышать эти слова, чтобы быть уверенным в том, что никакой другой мужчина не станет пробовать пламенную страсть моей жены.

— Ты ненормальный, — прохрипела она, ее легкие сжимались под тяжестью моего тела. — Ты никогда ни к чему меня не принудишь.

Мои губы раздвинулись в предвкушении вызова. Одним четким движением я дотянулся до подола ее платья и дернул его вверх и вверх по ее заднице, чтобы обнаружить черные стринги, обнажающие идеальную округлую задницу.

Трахни меня.

У меня был не самый лучший вид сверху, но этого было достаточно, чтобы мои яйца болезненно сжались от желания покрыть ее спермой. Зрелище было настолько пьянящим, что я почти не заметил, как тело Марии окаменело, превратившись в твердый камень. Идеально высеченная статуя закаленной ярости.

— Трахнешь меня без моего разрешения, и я убью тебя. — Ее слова больше не были придыханием. Все ее существо оледенело. Неподвижная и непреклонная, обещающая уничтожить все на своем пути.

Сказать, что я ходил по тонкому льду, было бы сильным преуменьшением. Но я был слишком увлечен. Настойчивая потребность, пульсировавшая между нами, была всепоглощающей. Она не оставляла места для рациональных мыслей или соображений.

Я отдернул руку, обрушив ее на ее задницу, и шлепок громко прозвучал в открытой комнате. — Я не насилую женщин, — прорычал я рядом с ее ухом. Ее гнев подстегнул мой собственный, как два дуэльных пламени, слившихся в бушующий ад.

Ее тело дернулось от шлепка, но она не издала ни звука.

Я вызвал у нее шок и заставил замолчать.

Я погладил ладонью раскаленную кожу в том месте, куда только что ударил, и снова взял вожжи в свои руки. — Теперь я хочу услышать слова. Скажи мне, что ты не будешь смотреть, целоваться, трахаться или даже думать о другом мужчине.

У моей Марии был позвоночник из твердой стали. Приказывать ей согнуться было так же бессмысленно, как приказывать солнцу упасть с неба. Я знал это, и все же я так же точно знал, что нужное количество тепла и времени может переплавить эту сталь в нечто податливое и необычное.

— Я буду делать все, что мне заблагорассудится. Наш брак не делает меня твоей рабыней.

Шлепок. Шлепок. Шлепок.

Три удара в быстрой последовательности по противоположной половинке, их конец сопровождался гортанным стоном Марии. Несомненно, он должен был передать ее враждебность, но вместо этого от него исходила мольба.

Я опустился обратно, чтобы провести носом по линии ее челюсти. — О, Мария. Теперь ты сделала это. Ты позволила мне увидеть, как тебе это нравится. Ты уже мокрая?

— Я ненавижу тебя, — прошипела она.

Я снова поменял сторону, обнажив первую половину и упершись пахом в другую, чтобы удержать ее на месте. Она была слишком дикой и хорошо обученной, чтобы дать ей хоть дюйм свободы действий.

Шлепок.

На этот раз ее задница прижалась ко мне, изящный изгиб позвоночника слегка выгнулся.

Хорошо, что она не видела торжествующей ухмылки, которая расплылась по моему лицу. Она бы взбесилась еще сильнее. Держалась бы за свои убеждения, как бешеная собака за кость.

— Ложь тебе не поможет. Я чувствую запах твоего возбуждения, чувствую, как твое сердце бьется в предвкушении.

— Это просто алкоголь.

Шлепок.

На этот раз я направил руку ей между половин. Я ослабил силу, но обрушил ее прямо на ее дырочку, ее самую чувствительную плоть. Мария прикусила губу и откинула голову назад, задыхаясь.

— Как я и предполагал, — размышлял я, поднимая руку вверх, чтобы мы оба могли видеть блестящую влагу, пропитавшую мои пальцы. — Ты не просто мокрая, ты промокла насквозь.

— То, что я возбуждена, еще не значит, что я хочу тебя.

Шлепок.

Еще один стон, на этот раз развязанный и похотливый.

Шлепок.

— Я могу делать это всю ночь, Мария. Я хочу слышать эти слова.

Шлепок.

— Пожалуйста. — Слово было таким маленьким, таким отрывистым, что я почти не расслышал его.

— Пожалуйста, что? Ты знаешь, как заставить меня остановиться.

Ее дыхание дрожало под моим телом, но не от моего веса. Я отпустил достаточно, чтобы она могла дышать без проблем. Это была совершенно другая борьба. Внутренняя. И она проигрывала.