— Так с ней порядок? — спросил я чужим голосом.

Антон Петрович кивнул.

— Едьте вон туда, на эстакаду. Как только «Зил» съедет, так сразу и вы. — Он посмотрел на Василия. — Идемте оформлять муку.

— Я прослежу за Анатолием, — успокоил я отчима, и они с замдиректора удалились.

Я постучался в кабину, и Анатолий нехотя меня впустил.

— Сперва деньги, потом разгружаемся, — отчеканил он, посмотрел на часы. — Три часа.

— Два с половиной часа, — сказал я. — Тысяча за моральный ущерб.

Анатолий завел мотор и поехал на разгрузку под навес, я отдал справки сотруднику завода, тот показал, на какой конвейер сгружаться.

Через пару минут мы были свободными. Очень хотелось проучить Анатолия и не заплатить ему, но это спровоцировало бы новый конфликт, а я устал нервничать. Да и не стоило уподобляться уродам и поступать по-свински, потому я отсчитал пять тысяч, положил на торпеду.

— Надеюсь никогда с вами не пересечься, — отчеканил я и вылез из кабины.

Он бросил мне в спину какое-то ругательство, но его проглотил рев проезжающего мимо грузовика.

Ощущение было, будто я вылез из канализации, хотелось помыться. И ведь это не гнилушка, простой человек, но какой же отвратительный!

Василия я ждал возле закрытого «КАМАЗа», подумывая перебежать под навес, потому что дождь усилился, а у джинсовой куртки не было капюшона, но вскоре появился отчим с кучей накладных, и мы поехали на склад, где рабочие принялись грузить нам в кузов отруби и муку — вручную, мешки по пятьдесят килограммов.

Василий стоял рядом с грузчиками и контролировал процесс, я сидел в кабине и ждал, зевая во весь рот. Да, мы вложили больше денег, чем рассчитывали — все, что оставили на форс-мажор, и вместо картошки у нас теперь куча отрубей — забыли про нее в запарке. Это минус. Но могло быть хуже, мы могли лишиться товара и потерпеть убытки, когда мне очень нужны деньги, чтобы застолбить участки под автомастерские.

В следующий раз будем умнее, сразу поедем за мукой, так получается не сильно дороже. Зато мы экономим время и деньги, и Петрович доказал, что с ним работать можно.

Дыхание мы перевели, только когда выехали с территории завода.

— Сколько у нас чего? — спросил я у Василия.

— Накладные в бардачке, — буркнул он, но все-таки ответил: — Двадцать мешков отрубей, сорок два мешка муки, каждый по пятьдесят килограммов, все подписанные и промаркированные. Плюс двадцать мешков, которые купил ты. Осталось придумать, как сбыть такое количество.

— Всего-то шестьдесят мешков стоимостью 750 000, — попытался я посчитать, сколько все это стоит. — Отруби бабушка покупает по двадцать пять рублей за килограмм. Мешок — 1250 рублей. Десять мешков — 12 000, восемь мешков отвезу бабушке, чтобы свиней кормить, вот счастья-то будет!

— Ну а дальше делать чего? — растерянно спросил отчим.

Я достал часы из рюкзака.

— Сейчас без пятнадцати четыре. Темнеет в шесть. Давайте отъедем километров на сорок от этого завода и попытаемся продать хоть что-то в каком-нибудь селе. Если знаете, какое село побогаче, вообще хорошо.

Подумав несколько минут, Василий предложил:

— Давай в Воронов гай поедем? Там одни армяне, они помидоры и клубнику в теплицах растят. Потом в Москву это грузовиками возят. У них деньги должны быть.

Вспомнились рассказы Витали, как задорно продавать муку в селе, и впервые я в них усомнился. Бартер у него тоже проходил весело и задорно, а я чуть раньше срока не поседел.

Мы поехали в Воронов гай — уникальное место, населенное армянами чуть более чем полностью. Рядом с этим поселком, прямо возле междугородной трассы, на нашем пути было село поменьше, Заря, тоже армянское. Кто не армянин, тот либо муж армянки, либо чья-то жена.

— Вот почему так? — бубнил Василий, крутя баранку. — Откуда их столько? Чего в своей Армении не сидится?

Ревел мотор, и его бубнёж я слышал плохо, но смысл понимал.

— Это армяне не из Армении, а турецкие, — объяснил я, опираясь на знания взрослого. — Тут раньше никто жить не хотел, чуть ли насильно людей переселяли после того, как турок выбили.

— Турки-то тут каким боком? — не поверил отчим.

— Крепости у них тут были, — просветил его я. — Им помогали черкесы. А когда наши победили, черкесы переехали в Турцию, только названия местности остались.

— А чего наши тут жить не хотели? — удивился Василий. — Море, солнце, юг.

— Болота, солончаки, неплодородная почва, убийственные норд-осты каждую зиму. А тут в Турции — геноцид армян, беженцам разрешили тут жить, и они заселились целыми анклавами.

— Во как… Это после войны, что ли?

— До революции, — объяснил я, не удивляясь его неосведомленности: отчим у меня из села, человек не семи пядей во лбу, зато хваткий. — Пятнадцатый год. А потом уже у нас случился Сумгаит, и советские армяне из Азербайджана начали стягиваться сюда. В общем, бедные армяне, все их бьют, одна из самых больших разделенных наций.