Госпожа Лешантер не слушала больше... и вдруг глубоко вздохнула, побледнела вся, взмахнула руками в воздухе и без чувств упала на руки Матурины.

Третий рассказ.

Так как у ребенка был очень болезненный вид, то мать не хотела откладывать крестить до своего полного выздоровления.

Однако она дала себе слово, что сама будет присутствовать при обряде и проводит в церковь свою дочь, разряженную в белые ленты. Но эти малютки такие слабенькие, еле дышат; мало ли, что может случиться; каждую минуту можно ждать. Если им умирать, то пусть умирают христианами и прямо летят в рай к ангелам. И ее дочь может умереть. Она родилась уже с землистым, старческим цветом лица, дряблой кожей и складками на лбу. Она не брала грудь и все время морщилась и кричала. Приходилось покориться необходимости. Подыскали среди соседей крестного отца и крестную мать, и однажды после обеда двинулись в Орэ, в приходскую церковь святой Анны, преду вредив еще утром через почтальона священника.

Эти бедные, печальные крестины напоминали похороны бродяги. Ласковая старуха-соседка несла ребенка, который был завернут в пеленки и кричал без всякого повода. Крестный отец в синем камзоле с бархатными обшивками и крестная мать в кокетливом чепчике шли сзади; отец, напяливший на себя свой старинный узкий и лоснящийся сюртук, замыкал шествие. Не было ни родственников, ни друзей, ни бретонской кобзы, ни пестрых лент, ни торжественного и веселого кортежа. Дождя не было, но небо было пасмурно. Какой-то невыразимой грустью веяло от выгоревших кустарников и отцветших утесников.

Священника еще не было, когда они пришли в церковь. Пришлось дожидаться его. Крестный отец и крестная мать преклонили колени перед алтарем св. Анны и шептали молитвы; старуха укачивала кричавшего ребенка, перемешивая молитвы с колыбельными мотивами; отец смотрел на колонны, на своды, на все это золото, на весь этот мрамор в блестящем храме, который, словно по щучьему велению, вынырнул из моря нищеты этого разоренного края. Распростертые у восковых свечей женщины молились, почти касаясь лицом разноцветных плит. Звуки шепчущих губ, напоминавшие вечернее перекликание перепелов на далеких лугах и побрякивание перебираемых четок будили эту угрюмую, торжественную тишину и гулко отдавались под сводами базилики.

Только через час пришел священник, весь красный, и стал нетерпеливо завязывать шнурки своего стихаря... Он был в плохом настроении, как человек, которого внезапно прервали во время обеда... Бросив презрительный взгляд на скромных кумовьев, которые не обещали богатых приношений, он недружелюбным тоном обратился к отцу:

— Как тебя зовут?

— Луи-Морэн...

— Луи-Морэн?.. Морэн... не здешнее имя?.. Луи Морэн?.. Ты не здешний?

— Нет, батюшка.

— Но ты христианин?

— Да, батюшка...

— Ты христианин... ты христианин... и тебя зовут Морэном?.. И ты не здешний? Гм! Гм! Что-то не ясно... А откуда ты?

— Я из Анжу...

— Впрочем, это твое дело... А что ты здесь делаешь?

— Вот уже два месяца, как служу в сторожах у господина Ле-Любека...

Священник пожал плечами и заворчал:

— Лучше бы Ле-Любеку нанимать здешних сторожей... и не заносить к нам заразы из чужих краев... не брать каких-то неизвестных... ведь я же тебя но знаю, наконец!.. А твоя жена?.. Ты женат, по крайней мере?

— Как же, батюшка, женат. Я вам через почтальона отправил свои бумаги.

— Ты женат... ты женат... сказать все можно... Твои бумаги? подделать не трудно. Впрочем, еще посмотрим... А почему тебя в церкви никогда не видно?.. Ни тебя, ни жены, никого из твоей семьи?..

— Моя жена прохворала все время, что мы здесь были, с постели не вставала, батюшка... Да и работы много по дому...

— Ты безбожник, вот и все... еретик... монтаньяр... И твоя жена не лучше!.. Поставил бы дюжину свечой Св. Анне, и жена не хворала бы. Это ты ходишь за коровами у Ле-Любека?

— Да, батюшка, с вашего позволения.

— А за садом?

— Тоже я, батюшка.

— Хорошо... И тебя зовут Морэном?.. Впрочем, это твое дело.

Затем он неожиданно обратился к старухе и приказал снять с ребенка чепчик и нагрудник...

— Что эти девочка, мальчик?.. Что это за ребенок?

— Девочка, — ответила дрожащим голосом старуха, развязывая неловкими пальцами шнурки чепчика, — девочку, бедную крошку Бог послал!..

— А почему она так кричит?.. Она, кажется, больная... Впрочем, это ее дело... Скорей справляйся...

Старуха сняла чепчик и обнажила морщинистые череп землистого цвета с двумя синяками на лбу. Увидев синяки, священник воскликнул:

— Да эта девочка не просто родилась?

— Нет, батюшка, — стал объяснять отец... Мать чуть не умерла... Ей наложили щипцы... Доктор собирался кусками вытащить ребенка... Два дня мы были в большом беспокойстве...

— А домашнее крещение? этот обряд, по крайней мере, вы исполнили?

— Конечно, батюшка. Мы опасались, что она родится мертвой.