Сохранившаяся прямая речь производит впечатление многократно передававшейся, и поэтому она, конечно, отражает форму языка данного писца или автора. Также и прямую речь из «Статей» следует расценивать только как коллективное высказывание, копирующее существовавшие образцы правового языка.

Однако проблемы особенностей литературного языка возникали перед крестьянами, не только когда им надо было иметь дело с их классовыми противниками. Борцами против главных препятствий на пути социального и политического прогресса в первой трети XVI века были не только крестьяне, на которых падало главное бремя. Фронт борьбы не совпадал с социальным членением общества, а прорезал его насквозь. В борьбу включались, помимо крестьян, другие социальные силы и течения, прежде всего передовая часть интеллигенции из различных слоев городского бюргерства. Без их участия события Крестьянской войны имели бы значительно меньший размах. Выразителями интересов обеих сторон, чей язык нам до сих пор понятен, были представители прежде всего тех классов, в распоряжении которых были образование и выразительные средства языка. Их языковая практика оказывала широкое воздействие в качестве образца. Мы незнакомы, правда, с языком Ганса Бегейма (Hans Boheim), флейтиста из Никласхаузена, который прошел путь от пастуха и деревенского музыканта до странствующего проповедника и агитатора-самоучки. После него не осталось никаких письменных свидетельств. Возможно, он и писать-то не умел, что можно с большой вероятностью утверждать также в отношении вожаков крестьянских отрядов или вождей местных революционных партий, выходцев из крестьян, бывших солдат, трудовой части бюргерства (мелких торговцев, кузнецов, суконщиков, трактирщиков и т.п.) или же недовольных рыцарей и других дворян. Но были среди них и высокообразованные люди, гуманисты, особенно из числа проповедников, получивших теологическое образование, у которых сила слова была поставлена на службу просвещению и распространению религиозной идеологии раннебуржуазной революции. О симпатиях этих людей к простому народу свидетельствуют не только такие внешние проявления, как, например, ношение священником из Буркхардсвальде в знак солидарности крестьянской одежды [341] , или такие предисловия, как бы от лица народа:

или

которые M.M. Гухман [342] приводит из числа заглавий листовок. У некоторых из этих людей, будь то проповедники или ученые-гуманисты, очень интересные биографии. Несмотря на примитивность транспортных средств, они совершали путешествия на огромные расстояния, и у многих из них не только места рождения и смерти часто далеко отстоят друг от друга, но и избранное ими поле деятельности часто удивляет тем, как далеко оно от социального положения и сферы деятельности их родителей. Это означает, что и свое языковое образование они получали в условиях постоянно менявшихся и расширявшихся коммуникативных отношений. В очень различной степени и по-разному, хотя бы уже из-за их принадлежности к разным идеологическим лагерям, но сказанное относится, например, к Мартину Лютеру, Томасу Мюнцеру, Альбрехту Дюреру, Андреасу Боденштейну фон Карлштадту, Ульриху фон Гуттену, Томасу Мурнеру, Конраду Цельтесу, Валентину Икельзамеру, Михаэлю Геймайеру, Томасу Платтеру (если назвать лишь некоторых из выдающихся людей). Предки Мартина Лютера, например, были крестьяне, его отец – рудокоп, сам он прошел путь от монаха до профессора философии и теологии. Отец Томаса Мюнцера был канатным мастером, сам он после лет, проведенных в монастыре и посвященных наукам, стал учителем, настоятелем церкви и проповедником. Альбрехт Дюрер родом из крестьян и скотоводов. Его отец и дед были уже городскими бюргерами, ювелирными мастерами. Сам он, проходя обучение у своего отца, посещал общинную латинскую школу, а затем обратился к искусству – как в практическом, так и в научно-теоретическом плане. Он много путешествовал, бывал также за границей, в Италии и Нидерландах. Конрад Цельтес, родившийся в семье виноградаря из деревни под Вюрцбургом, умер известным гуманистом и путешественником, знавшим многоязыкой, знаменитым поэтом и профессором в Вене. Андреаса Боденштейна, родившегося во франкском местечке Карлштадт и умершего от чумы в Базеле, знала вся Европа от Рима до Дании. Его деятельность разворачивалась между полюсами, определяемыми званиями доктора теологии и доктора права, писателя, священника и т.п. и низменным положением крестьянина и торговца, борющегося за существование. Томас Платтер прошел путь от козопаса до книгопечатника и школьного учителя; сын сапожника из Цвиккау Стефан Рот – до ректора муниципальных школ Цвиккау и Иоахимсталя, проповедника и преподавателя университета в Виттенберге и главного городского писца и советника Цвиккау [343] .

Люди такого типа постоянно пополняли городскую бюргерскую интеллигенцию, численность которой неуклонно возрастала. В ее рядах были не только ученые в узком смысле слова, они как раз составляли очень небольшой ее процент. Основное и растущее значение в ней приобретали профессии из новых областей городского управления, финансового дела и судопроизводства, вызванные к жизни необходимостью территориального и государственного развития. Здесь также имелось много возможностей роста, так как практическая деятельность накапливала все больший теоретический опыт по разным специальностям и создавала потребность также в людях со специально-языковым и литературно-языковым образованием. Шел постоянный процесс письменного оформления одной сферы жизни за другой. Происходил рост численности населения городов [344] , иногда очень быстро, в связи с развитием того или иного ремесла, – так что наряду с местечками, городками и просто городами появлялись города с домами в несколько этажей и обширными предместьями. Наряду с этим численность городского населения росла так же в связи с появлением новых городов, как, например, в саксонских областях с развитым горным промыслом. Эти города, как места контактов, имели первостепенное значение в динамике надрегионального переплетения устного и письменного языков различных социальных групп. Это время было знаменательно тем, что на основе широкого распространения производственных отношений этапа раннего капитализма «городское бюргерство» сменялось «бюргерством раннего капитализма», которое затем послужило социальной базой для образования «буржуазии» как нового класса [345] . Поэтому трудно переоценить роль города, особенно в экономически развитых областях, пополнявшихся порой переселенцами из отдаленных мест, в становлении немецкого национального литературного языка.

Все то новое в коммуникативных отношениях, что касалось социальной интерференции, с необходимостью должно было изменить ту роль, которую играла латынь в совокупности форм существования языка. Здесь практика, как это часто бывает, шла впереди теории. Тем не менее международная латынь со стойко продолжавшим окружать ее ореолом «священного языка», которым могли пользоваться только носители науки и высшего образования, постепенно должна была все больше уступать место немецкому языку с его возрастающим практическим значением во всех областях жизни. То, что касалось всех людей, будь то даже весьма сложные понятия, должно было говориться им на родном языке. В то время все больше начинали понимать тесную прагматическую связь между употреблением определенного языка или даже особых форм существования языка и воздействием на слушателя или читателя, wa si hinkumen, daz sie mit den lueten kuennen reden [346] . Без такого немецкого перевода Библии, какой сделал Лютер в 1522 г. [347] , Реформация не стала бы столь могучей силой. Она не смогла бы перерасти из реформы церкви в раннебуржуазную революцию, в которой участвовали незнакомые с латынью широкие слои населения, если бы сам реформатор и его соратники не заложили необходимый для этого идеологический фундамент в немецком языке. Поскольку Библия была объявлена основополагающей книгой, каждый должен был уметь читать ее, толковать и использовать в диспутах. Широким фронтом проникал немецкий язык под священные своды церкви, не только туда, где его всегда использовали для поучения народа, но и в литургию, в латинские праздничные богослужения и даже в науку, но здесь, конечно, лишь робко. В 1524 г. в предисловии к своей «Немецкой евангелической мессе» (Deutsch Euangelisch Messze, 162, 14 и сл.) Томас Мюнцер сказал:

Конечно, латынь еще продолжала преобладать во многих областях, она также часто оставалась основным текстом для перевода. Но кто хотел переубедить своего противника, должен был пользоваться его языком. Томас Мюнцер, например, написал свой «Пражский манифест» на немецком и латинском языках, затем появился еще чешский перевод [349] . Гуманисты уже не считали ниже своего достоинства делать немецкие переводы gemainem nutz zu gut («для общего пользования») [350] , а в своих оригинальных произведениях переходить на немецкий язык; причем они решались на это, будучи часто уже в немолодом возрасте, поскольку в это бурное время первой трети XVI века они хотели, чтобы их знали широкие круги читателей. И Лютеру было уже больше 33 лет, когда он начал публиковаться на немецком языке. Когда ему было за сорок, он уже считал само собой разумеющимся, что

В 1480 году еще пытались запретить продажу теологических сочинений на немецком языке на том основании, что немецкий язык не в состоянии передать такие сложные понятия [352] .

Немецкий язык проникал также в такие области знания, которые раньше были для него закрыты. Если в документоведении и делопроизводстве он уже с некоторого времени применялся, то теперь участились попытки использовать родной язык также в отдельных науках. Парацельс (он же Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, умер в 1541 г.), например, который, конечно, не случайно открыто симпатизировал народной Реформации и сочувствовал взглядам Томаса Мюнцера, пробовал писать на немецком языке в области медицины и фармакологии. Тот факт, что в 1527 году он прочитал в Базеле лекцию по медицине на немецком языке, он объяснял необходимостью,

и

В последние годы жизни Альбрехт Дюрер (умер в 1528 г.) посвятил себя сочинениям по теории искусства. Своим четырем книгам «Vier Bucher von menschlicher Proportion» (1528) он предпослал в качестве теоретического обоснования еще в 1525 г. введение в начертательную геометрию – «Unterweisung der Messung mit Zirkel und Richtscheit» («Указание по измерению циркулем и угольником»). В основном, конечно, если вообще можно говорить об употреблении немецкого языка в специальных текстах того времени, переводы с латинского вначале превалировали над сочинениями, писавшимися сразу на родном языке.