Однако вопреки собственным же словам Олег чувствовал, что здесь и сейчас он все-таки проиграл… Ибо его отряд понес потерю в виде одного из самых многообещающих новичков, вдобавок начавшаяся было работа по улучшению отношений с владельцем этой деревни, которая почти уже маленький городок, теперь точно оказалась испорчена. Чародей был уверен, что потерю одного из лучших своих воинов и старого боевого соратника тот ему не простит, а потому о дальнейшем сотрудничестве на взаимовыгодных условиях теперь не может даже речи идти…Хотя и отказываться от достигнутых договоренностей этот аристократ не станет, ибо в противостоянии с самим русским боевым магом не сможет рассчитывать даже на такую вот печальную ничью… Хотя на людях он все-таки будет по-прежнему приветливо улыбаться, а также соблюдать не дух, так букву озвученных соглашений. Во всяком случае, до тех пор, пока не окажется уверен, что нарушение их сойдет ему с рук, как сошла с рук его убитому подчиненному расправа над слишком доверчивым купцом, поверившим в чужое благородство.

Густав Полозьев давно знал, что в этом мире сила и власть искупают всё, прощают любые недостатки, смывают или как минимум заметают под ковер даже самые тяжкие грехи… Во всяком случае, если этой силы и власти оказывается достаточно много. И у него с некоторых пор её было достаточно практически для всего, что только можно вообразить. Ну, не совсем у него, технически…Но когда в твоем распоряжении находятся тысячи прекрасно обученных и вооруженных солдат, сотни из которых всегда присутствовали с сибирским татарином польского происхождения где-то рядышком и были готовы по его команде хоть избить излишне наглые морды, хоть порвать кого-то на клочки, то раньше доставлявшая немало проблем организованная и неорганизованная преступность вдруг вся взяла и куда-то делась, исчезнув без следа. А преступность узаконенная, в лице требующих себе подарки таможенников, налоговиков и прочих чиновников, желающих получить награды за исполнение своих должностных обязанностей или отсутствие высосанных из пальца препонов, резко умерила свои аппетиты, став работать вежливо, обходительно, или даже, к всеобщему изумлению, безукоризненно и бескорыстно! Сейчас же, когда за спиной далекого потомка Чингисхана замаячила не просто толпа злых и вооруженных людей, а весьма ощутимая такая тень высшей власти в лице сразу двух высших магов, по праву силы восседающих в Боярской Думе, маятник качнулся еще дальше. И Густава Полозьева те, кто всего несколько лет его ни в грош не ставил, регулярно оскорбляя и обворовывая, стали не просто уважать и бояться, но и пытаться всячески задобрить, униженно моля о пощаде.

— Смилуйся, благодетель! Прости меня за дурость мою да убогость! Век за тебя бога молить буду! — Громко стонал и раз за разом бился лбом об ковер, покрывающий пол гостиничного номера, дородный детина, потрясая своими обвисшими щеками и многочисленными подбородками. Ни общее печальное состояние экономики, ни успевшая почти уже закончиться мировая война, ни недавно гремевшие едва ли не под окнами этого человека масштабные битвы ни капли не повлияли на телосложение и аппетиты начальника торговой палаты города Иркутска. Пожалуй, он стал даже еще более полным, хотя казалось бы, куда уж дальше, итак того гляди морда треснет…И аппетитам гастрономическим аппетиты финансовые этого человека более чем соответствовали. Во всяком случае, в отношении Густава. До недавних пор. — Прими мою виру и забери челобитную свою у секретаря губернаторского, покуда он со столицы не вернулся! Не держи зла, не для себя же я собирал те деньги проклятые…

Неярко поблескивала в свете магических светильников золотыми узорами защитных рун серебряный ларец, внутри которого на алой бархатной подушке покоился дар, что по собственной воле принес Густаву один из наиболее высокопоставленных обитателей Иркутска. Напоминающий по размерам и форме кулак ребенка синий камень, словно бы пульсирующий изнутри светом от наполняющей его силы. Сапфир подобного размера и сам по себе стоил бы крайне дорого, пожалуй, дороже чем здание торговой палаты одного из крупнейших сибирских городов. Без его содержимого, конечно, ибо старатели и охотники каждые три месяца складывали в подвалы просторного, но неказистого строения, напоминающего то ли большой бункер, то ли маленькую крепость с глухими стенами, изрядную долю своей добычи. Хотя…Учитывая магию, наполняющую содержимое ларца, подобное сокровище могло бы и окупить труд местных промысловиков в какой-нибудь особо неудачный сезон, когда либо дожди льют без перерыва, превращая землю в раскисшую грязь, по которой сложно пройти и которую копать не проще чем болото какое-нибудь, либо трескучие морозы способны легкие оледенить и сгнить за пару часиков, либо кащениты опять в набеги пошли, и из-за крепостных оград нос высунуть боязно.

— Мне не нужна твоя вира, Семочка, — ласково улыбнулся Густав тому, из-за кого не один десяток раз скрипел по ночам зубами от злости. А после, чтобы не искушать себя, легким телекинетическим импульсом захлопнул ларец, чье содержимое вызвало бы одобрительную улыбку у любого артефактора. Ибо такой подарок сибирских глубин мог стать частью воистину могущественного артефакта, равного по своей силе как минимум одаренному четвертого ранга. Не одному его заклятию и даже не двум, а скорее паре десятков. И это было много, очень много. С подобным инструментом даже не сильно талантливый одиночка мог бы сшибать с неба небольшие летучие корабли или там ворота небольшого острожка штурмовать…Ну или запитать бытовые чары маленького дворца, у обитателей которого не станет болеть голова о том, как бы вымести пыль из всех щелей, натаскать воды или обогреть помещение. Однако для боевых артефактов подобные ценности использовали все-таки чаще. — Мой сын прислал из разграбленной Австралии полтора десятка трофейных британских алмазов, что будут ни капли не хуже, а может и лучше даже. Мне, Семочка, от тебя другое нужно. Помнишь чрезвычайный военный сбор, который твои люди затребовали с каждой добытой моими родичами звериной шкуры, али иного трофея природного, когда поляки с австрияками только-только по Москве стратегическими чарами долбануть пытались? Пять рублей я тогда с каждой единицы товара заплатил, чтобы мое добро с твоей таможни на Урал пропустили. А забрать его и обратно к Дальнему Востоку или там в Китай направиться не дали мне, нет…Конфисковать грозились, и даже стрельцов кликнули, которым потом тоже на водку давать пришлось.

— Так то ж люди мои были, а не я! Совсем распоясались, черти драные!– Поднял на него большие и честные глаза чиновник, непонятно как сумев раздвинуть без помощи рук те жировые складки, котоые рые были его щеками и веками. — Ух я их…Ты только скажи — кого! Всех в отставку! В тюрьму! На каторгу!

— Да то не важно, забудь ты про них, — махнул на него рукой Густав. — Те, кто меня как липку ободрал, все равно уже померли…Не смотри на меня так с надеждой и радостью, что откупиться их жизнями получилось, это не я был, я просто справки наводил про них на днях. А померли они вообще когда с британцами война была, и попала твоя торговая палата под мобилизацию. Только ты тогда мобилизовался с летучим курьером прямо в Санкт-Петербург, а вот их к охранению артиллерийской батареи прикрепили. Неудачно. В том смысле, что остались от той батареи лишь рожки да ножки, и даже хоронить потом было особо нечего.

— Ну вот, — все равно продолжал радостно улыбаться тот, кого скромному сибирскому охотнику и главе рода Полозьевых раньше приходилось именовато не иначе как: «Уважаемый Семен Акакьевич». Даже в те моменты, когда далекий потомок Чингисхана всерьез подумывал о том, чтобы перегрызть этому чиновнику горло. — Значит, можно забыть былое, раз обидчиков твоих уже нет!

— Да так ведь есть. Есть! Вот, самый из главный из них как раз передо мной на карачках ползает! — Отзеркалил его улыбку Густав. — Кроме меня ведь тот чрезвычайный военный сбор почему-то все по два рубля оплачивали, а не по пять. И распорядиться об этом мог только ты, как и отом, чтобы товары мои задержали. Иным бы в Иркутске на это не хватило или желаний, или полномочий…А еще больше чем уверен, в казну поступило не всё, что я заплатил. Как думаешь, Семочка, если я такое твое самоуправство до Боярской Думы донесу, то тебя за искажение указа императорского указа и воровство наглое да глупое просто без пенсии вышвырнут в отставку с позором или еще и расследование учинят, по итогам которого в военное-то время крысу на государевых харчах без меры разжиревшую и повесить могут образцово-показательно, чтобы другие казнокрады особо не борзели?

— Да что там тех товаров-то было!- Взвопил начальник торговой палаты города Иркутска, который конечно же имел очень неплохое прикрытие в столице, иначе бы так не наглел…Но все-таки его покровители летали немножечко ниже высшей государственной власти, вердикт которой сложно было бы не исполнить даже императору. И в случае проблем от своего ставленника отреклись бы они, скорее всего, моментально. Всегда так было, когда потерявшим осторожность казнокрадам и чиновникам сильные мира сего решали напомнить, что те на своих высоких постах не правят и не воруют в свое удвольствие, а вообще-то работают. На них. — Тысячи три единиц всего!