— Три тысячи сто пятнадцать, — педантично поправил его Густав, в котором временами брала верх европейская рачительность. — А до того, годом раньше, мне по три рубля пришлось выкладывать за гербовые печати на тюках, бочках и ящиках, которые всегда по пятьдесят копеек были…Скверные, кстати, печати те оказались, Семочка. Все до одной раскисли после первого же дождичка. Даже те, которые лежали в самом низу моих повозок, сухой тканью укрытые. И мне новые уже на Урале оформлять пришлось, а заодно служанок Хозяйки Медной Горы умасливать всячески, мол не контрабанду везу, а просто неурядица вдруг вышла с оформлением товара.

— Это все равно копейки! — Попытался убедить то ли себя, то ли Густава чиновник, любящий превышать свои полномочия. Безусловно, вопрос его превышения полномочий и казнокрадства для обсуждения высшими магами был бы мелковат…Но если новоиспеченные бояре подобную тему среди равных себе все же поднимут, ну так, мимоходом или для затравки, то очень может быть, палачу придется ломать над голову над тем, где ему посреди Сибири добыть добротные корабельные канаты. Ибо обычная веревка тушу начальника торговой палаты города Иркутска нипочем бы не выдержала. — Губернатор меня конечно взгреет, но уж с ним-то я договорюсь…Не без потерь, но договорюсь! А если твои покровители пойдут с такой мелочью в Боярскую Думу — их поднимут на смех!

— Это — тысячи рублей. Тысячи рублей, которые я терял как минимум через раз, а ведь мой товар нередко был оплачен кровью моего рода, а то и жизнями моих родичей. Мы, между прочим, в Китай воевать пошли, поскольку деньги нужны были, а денег не было…Благодаря тебе, Семочка, не было. Ну, не только тебе, но твои шаловливые ручки ох как много золота вытащили из наших кошельков. Я, между прочим, в том Китае брата потерял. А мои покровители, знаешь ли, совсем недавно шли на вражеские штыки ради меньшего, и уж репутации крохоборов или прозвучавших за спиной смешков точно не убоятся, — позволил себе злобно оскалиться далекий потомок Чингисхана. Он хотел прикончить находящееся перед ним жирное ничтожество…Очень хотел! Тем более, для этого и напрягаться бы сильно не пришлось, пусть формально начальник торговой палаты города Иркутска считался равным ему одаренным третьего ранга, но сибирский татарин с европейскими корнями сильно подозревал, что последний раз тот дрался в своей далекой юности, и сейчас мог бы быть отлуплен первым попавшимся ведьмаком с самой капелькой настоящего боевого опыта.А может и тогда будущий чиновник и казнокрад не дрался, а сразу начинал пытаться подлизаться к кому надо. Из-за своей никчемности он, если верить слухам, аж в Иркутске и осел, разбавив собою высланных в Сибирь опальных придворных или представителей более знатных фамилий, замаравшихся в каких-нибудь вонючих грешках. Для более хлебных и перспективных мест требовалось не только умение льстить, врать и громко тосты орать на банкетах, но и способность держать удар, а также готовность бороться за место под солнцем. — А ведь на своем месте ты, Семушка, сидел дольше, чем мы с отцом караваны водили, а грабил отнюдь не нас одних. Ты думаешь, я не найду десяток других не сильно богатых и влиятельных купцов, с которыми случались похожие неурядицы? Да мне свистнуть достаточно — и очередь выстроится! И если челобитных вроде моей будет два десятка, да разом, да с освещением в Московской прессе, а я ради такого не пожалею золота писак нанять…Не договоришься ты с губернатором, хоть все неправедно нажитое добро свое ему отдай. Он тоже хочет тихонько сидеть в кресле своем да править спокойно, долю свою по праву отбирая, а не разгребать за тобой дерьмо!

— Чего ты хочешь, м…милостивый? — Начальнику торговой палаты города Иркутска пришлось очень постараться, чтобы не употребить иное слово, заканчивающееся на: «разь». Не привык он оказываться в такой ситуации, ох как не привык! Однако и сделать теперь ничего не мог. Его знакомые в Москве не рискнули бы выбросить в мусорное ведро бумагу, за судьбой которой почти наверняка бояре будут следить. Зачем им так себя подставлять? Ради чего? Тех подарочков, которые они регулярно получали вместе с отчетами о том, что все хорошо, тихо, мирно и благолепно? Так ведь козе понятно, защита в случае серьезных проблем от такой дружбы будет как снежная крепость в августе-месяце. В воспоминаниях может и будет выситься, а в реальности от неё уже следов не осталось.

— Все очень просто, — Густаву почему-то подумалось, что надо бы проверить себя на способности к магии метаморфизма. Ибо он чувствовал, что улыбается сейчас ну просто точь-в-точь как какая-нибудь акула или хотя бы крокодил. — Раньше ты уделял моим грузам повышенное внимание раза в полтора-два, а теперь будешь уделять пониженное во столько же. До конца дней своих, ну или пока с должности не снимут, смотря какое событие меня раньше порадует… Никакой контрабанды там не будет, можешь на этот счет не переживать, ведь доступ к боярской печати у меня есть, а с ней хоть черта в ступе официально протащить можно. Но вот количество товара указывать будешь меньшее, сколько бы того товара не было. И конечно не всегда с ним буду я, мои люди тоже считаются.

— Да ты ведь теперь за месяц протащишь больше, чем раньше за десятилетие добывал! — Не смог сдержаться начальник торговой палаты города Иркутска. И даже сам он не сумел бы сказать, чего в его голосе больше — зависти к чужим деньгам или страха перед теми, с кем он всегда делился своими побочными заработками, дабы не обращали внимания лишний раз на его работу и жалобы всякой голытьбы. — Вас, Полозьевых, в лучшие-то времена было человек сто пятьдесят, ну пусть триста, если считать всяких слуг и извозчиков…А сейчас у тебя сколько людей?! Десять тысяч?! Больше?! И ведь не ножками своими ногами по Сибири топаете, а на кораблях летаете куда захотите…

— А ты моих людей и корабли не считай, если жить хочешь. Жизнь-то у тебя одна, — с притворным сочувствием посоветовал чиновнику далекий потомок Чингисхана. — И если ты думаешь уйти в отставку, дабы стать мне бесполезным, то её у тебя быстро не станет. А сдохнешь ты по закону или нет, дело десятое. Я не капризный, терпеливый и настойчивый. Привык по следу неделями идти или несколько дней по-настоящему ценного зверя в засаде караулить. Можешь, конечно спрятаться попытаться, в монастырь там уйти, фамилию и внешность сменив…Но — найду. Обязательно найду. Вот кем хочешь и чем полкянуться готов, что найду.

— Ты не посмеешь! — Едва ли не проскулил Семен Акакьевич, чья лощеная физиономия давно блестела от крупных и жирных капель пота. — Я — дворянин! Ты думаешь, тебе такой сойдет с рук?!

— А почему нет-то? — Взглянул на него с некоторым удивлением Густав. — С боярскими родами напрямую ты не связан, так, чей-то там вассал, чья семья даже вскладчину беднее тебя одного… Откуплюсь. Хотя нет, просто пойду и куплю кого надо, чтобы тебя жандармы потрошили со всем старанием и прилежанием, проверяя и на предмет связей с иностранными разведками, и на принадлежность к культистам, и на сочувствие к революционерам, жаждущим восстановить Союз Орденов…А после принесли мне ящик мыла, из твоего сала заживо вытопленного. И твою же хорошо выделанную шкуру!