Не отрывая взгляда от этой пары, видя, как они спокойно лавируют между журналистами, Розалинда сказала Морису, который находился где-то позади нее в гостиной:

— Мне не нравится, что она работает с детективом. И вот тебе. Все повторяется снова. Боюсь, Рени опять втянут во все это. Она такая хрупкая.

Он подошел к ней и тоже поглядел в окно.

— Не такая уж и хрупкая.

— Я просто всегда хотела защитить ее.

— Знаю. Мы оба хотели. Но теперь Бен мертв. Надеюсь, она оставит это все позади.

— Он жив. Тут. — Она постучала себя по лбу. — Бен здесь, с нами, хотим мы этого или нет. Мы никогда не освободимся.

Она повернулась и взглянула на него. Морис. Милый Морис.

— Все, что я сделал, я сделал для тебя и Рени, — сказал он.

— Я знаю.

— Ты никогда не думала, как бы могла сложиться жизнь, если бы мы никогда его не встретили? — спросил он.

— Думала, — кивнула она.

Они с Морисом были парой в колледже, когда познакомились с Беном. И оба нашли его обворожительным и неотразимым. Он умел внушить человеку, что тот единственный, кто для него что-то значит, один из всех. А потом она поняла, что между нею и Беном много общего. Ей казалось, что она нашла мужчину своей жизни.

Морис положил руку на ее плечо, а она положила на нее свою и сказала:

— Но тогда бы не было Рени, а это невозможно даже представить.

Он молчал, молчал долго, и наконец произнес:

— Может, так было бы лучше, Розалинда. Вдвоем они составили убийственную смесь, которой лучше бы не быть. Ты же знаешь.

Ей и так с трудом удавалось поддерживать ровные отношения с Рени. Зачем он только произносит эти слова.

— Никогда, никогда не говори мне такого.

Тяжело, когда ребенок не похож на тебя. Много лет назад она призналась в этом Морису, и он так сочувствовал ей. Когда ребенок словно чужак в твоем доме. Рени была просто другой. Розалинда старалась быть хорошей матерью, но это было трудно. Поэтому то, что Морис всегда любил Рени без всяких оговорок, впечатляло и говорило многое о его натуре. Он был из тех, кто не считал Рени невинной, хотя и обвинял Бена во всем, что случилось. Морис считал, что Бен исказил душу Рени, контролировал ее и превратил в зеркальный образ самого себя. И все же он защищал ее, лгал ради нее и в то же время продолжал ее любить. Розалинда обожала его за это.

— Все эти женщины были бы сейчас живы, если бы не Рени, — мягко напомнил ей Морис.

Представления Мориса о событиях многолетней давности могли быть искаженными, но то, что он сказал о Рени, оставалось правдой. Она была музой Бена. И у них обоих были темные наклонности.

В округе Сан-Бернардино из-за огромных расстояний требуется много времени, просто чтобы попасть из точки А в точку Б. Дэниел включил мигалку в своем черном седане без полицейской маркировки. Несясь с превышением разрешенной скорости и рискуя на грунтовках, им удалось попасть на место за два часа с небольшим. Рени никогда не приходилось преодолевать это расстояние с подобной скоростью.

Когда они выехали на плато, где стояла Птичья скала, как она начала про себя ее называть, оказалось, что сегодня картина еще больше напоминает археологические раскопки. Появились новые палатки, натужно гудели генераторы. Прибавилось машин. Вокруг прибавилось маленьких желтых флажков, хлопавших на сильном ветру. В прошлый раз ее внимание было поглощено огромными скалами, и она совершенно упустила из виду множество деревьев юкки вокруг. Они торчали повсюду. А это новое тело, имеет оно какое-то отношение к отцу? Или еще одно недавнее убийство?

Дэниел выскочил из машины первым, едва ли не вынырнул. Даже не взглянув в ее сторону, он поспешил к большой группе людей, сгрудившихся в стороне, в тени под растянутым коричневым брезентом.

Вчерашний криминалист заметил их, узнал и провел оставшуюся часть пути до раскопа.

— Мы ждем, чтобы отправить тело. — В голосе звучало раздражение. — Не понимаю, почему вы, детективы, должны присутствовать при каждой мелочи.

Дэниел не ответил. Он пристально изучал прямоугольную могилу и землю вокруг. На противоположном краю ямы лежал застегнутый мешок. Очевидно, тело уже внутри.

— Вы упаковали ее, — сказал Дэниел. — Я же сказал подождать.

— Я не видел причин, — ответил эксперт. — Солнце садится. Все перегрелись и устали, и мы старались закончить до темноты.

Он присел и расстегнул мешок.

Все подступили ближе. Некоторые достали камеры. Кто-то писал в планшете, видимо, отмечая время и место, а также что сделано и чего не сделано на месте.

— Словно мумия… — прошептал кто-то.

Да. Мумифицированная плоть и кости.

Человек. Женщина. Обтянутый кожей череп, темные зубы, кажущиеся слишком крупными, длинные коричневые волосы. Без одежды. Эта жертва пролежала в земле много дольше, чем несколько недель. Ноги Рени грозили подкоситься. Неужели от облегчения после поисков всех этих лет? Или от страха, что может узнать жертву?

Кто-то плакал. Женщина, ведущая подкаст на криминальную тему. Видимо, никогда не видела настоящие трупы. Наверное, добровольно вызвалась участвовать в поисках. Нет, это все не игры и развлечения. Рени отвернулась.

Небо порозовело, гигантские гладкие валуны отбрасывали длинные вечерние тени, а деревья юкки казались силуэтами людей, выстроившихся в караул над могилой. Над ними кружили и галдели птицы, чернея крыльями на фоне неба.

Эта мимолетная красота приносила успокоение, и Рени сразу задумалась, как бы она могла ее передать — на холсте, в глине, в своем сжимающемся сердце? Зачем люди это делают? Зачем пытаются воспроизвести красоту того, что перед ними? В этом нет никакого смысла. «Наслаждайся тем, что есть; не пытайся воссоздать это». Неужели это сказал отец?