— Разве не так было задумано?

— Как ты можешь такое говорить? — Розалинда выглядела встревоженной.

Может, она раскаялась в своем поступке.

— Позови помощь, — выдохнула Рени.

— Сейчас, милая. Сейчас. Не пытайся двигаться.

Вместо того, чтобы бежать за помощью, она принялась ходить медленными кругами. Потом нагнулась и подобрала что-то. Рени чуть повернула голову, достаточно, чтобы узнать в руке матери свой телефон.

— Хочу воспользоваться этой возможностью, чтобы кое-что разъяснить, — сказала Розалинда, тыкая пальцем в телефон. — Все это делал твой отец. Я совершила ошибку, рассказав ему, что иногда фантазирую, как убиваю кого-то. Любого, кого попало. Просто посмотреть, каково это. Ну, разве все мы не думаем о таких вещах, пусть большинство это и отрицает? А он рассказал, что помог твоей бабушке убить твоего дедушку. Я не уверена, что это правда. Подозреваю, что он старался произвести на меня впечатление. Это было до того, как мы поженились, а ты знаешь, какие они, парни. Вечно притворяются, пока не заполучат тебя. А потом возвращаются к прежним нудным привычкам.

Она устроилась на земле рядом с Рени, сдвинув колени, словно позируя для фото. Претенциозный светлый шарф на голове раздувался, словно жил своей жизнью, как угорь в синем море.

— Ну ты знаешь, какой он был. Довольно фальшивый. — Она взяла руку Рени и прижала палец к кнопке. Когда палец не сработал, она попробовала большой палец и, оставшись довольна результатом, положила обмякшую руку Рени на место и начала прокручивать экран.

— Когда мы уже были женаты, я припомнила его блеф и предложила доказать, что он действительно может кого-то убить. Потом я была занята другими вещами, в том числе тобой, и позабыла о нашем разговоре. Но я совершенно ясно помню вечер, когда это случилось. Мы были с Морисом на гала-концерте, а твой отец оставался с тобой. Я вернулась поздно, ты была в постели, а у него на лице была ухмылка, какой я никогда прежде не видела. Глаза такие живые, весь прямо наэлектризован. Честно говоря, я решила, что он что-то принял, но оказалось, что это убийство так его завело. Он ничего не сказал мне сразу, только после лучшего секса из всех, что у нас были. Прости, я знаю, дети не хотят ничего слышать о сексуальной жизни своих родителей, но в убийствах был сексуальный компонент. Мы лежали в кровати, я восхищалась его выносливостью, а он сказал, что ему пришла мысль использовать тебя как наживку. Мне это не понравилось, но он уверял, что ты ничего не видела, что тебе ужасно понравилось и ты думала, что это отличная игра.

Рени действительно нравилось. Они с отцом вместе делали нечто особенное. И она понимала, что мать имела в виду, когда говорила, как он оживал потом. Видеть его таким было здорово.

Глядя в телефон, Розалинда остановила прокрутку.

— О, это плохо… Какая жалость, что ты связалась с Габби Саттон. Мне так хотелось все решить, а тут продолжение. Я так хотела продолжать жить, чтобы это не висело над моей головой.

Страх за Габби заставил Рени заговорить.

— Не втягивай ее сюда. Она ничего не знает.

— Но может. Я там была в тот вечер. После нападения я пыталась уговорить ее сесть в машину, как добрая самаритянка, но она убежала.

Ее мать была в машине, и Морис. А Рени смогла все это вытеснить из памяти.

Розалинда молча читала, затем оторвалась от телефона и вернулась к своему рассказу. Казалось, она хотела, чтобы Рени узнала, как все было, будто гордилась этим. Теперь, когда Мориса не стало, ей не с кем было поделиться.

— Он сказал мне, что мертвая девушка лежит в багажнике, и хотел, чтобы я посмотрела на нее. Мы пошли в гараж, и она была там, закатанная в пластик. Когда я спросила его, что он собирается делать с телом, он сказал: «Отвезу в пустыню». Он сказал, что там ее никто не найдет, кроме койотов.

Она глубоко вздохнула.

— Я подумывала пойти в полицию. Правда. Это была чья-то дочь. Но я тоже чувствовала ответственность за то, что он сделал. И надо было сохранять репутацию. Я не могла признать себя соучастницей и не хотела, чтобы мир узнал, что я была женой убийцы. Так что мы встали рано утром и все втроем поехали в домик твоей бабушки. Ты оставалась внутри с нею, пока твой отец и я избавлялись от тела. Конечно, его мама ничего об этом не знала. Просто думала, что мы приехали походить по пустыне.

Она снова взглянула в телефон.

— Я хотела просто бросить ее где-нибудь, но это он предложил узнаваемые места. Не знаю почему. Может быть, считал, что так будет уважительнее. Может, думал, что нам когда-нибудь понадобится знать. Может, полагал, что в случае чего сможет меня припугнуть. Но так или иначе, мы выбрали красивое место. И, скажу тебе, рыть яму в пустыне нелегко. Я сказала, что оставлять пластик нельзя. Только тело. Так намного естественнее.

Она засунула телефон в карман рубашки.

— Это было весело. Извини, но это действительно было здорово. Прошли дни, потом недели. Мы читали в газете о пропавшей девушке, смотрели местные новости. Поглядывали друг на друга и хихикали. Но время прошло, и восторг погас, а люди перестали об этом говорить. Нам стало скучно, нас потянуло возобновить этот ажиотаж. Мы решили сделать это снова. Но никто из нас не хотел повредить тебе, милая. Это ведь именно я сказала ему, что надо прекратить тебя брать.

Боль лишила Рени способности к осмысленной реакции, но ей удалось спросить:

— Ты когда-нибудь сама убивала? — По какой-то причине она все еще хотела, чтобы Бен оказался менее виновен, хотя и знала, что это не так.

— Нет.

Вполне возможно, ложь.

— Морис?

— Он думал, что защищает нас, и действительно защищал. У Кармел Кортес могла быть информация, которая позволит выставить нас виновными. — Она показала на себя, потом на Рени. — Он много лет помогал нам. Тебе. Бену. Мне. Он не знал о степени нашей одержимости. Он любил тебя и любил нас. Знал только, что ты иногда просилась сыграть в игру, и мы делали это, чтобы порадовать тебя.