Шрифт:
— Хочешь, помогу тебе нарисовать птицу, которая выглядит как настоящая? С одной головой и не такими пестрыми перьями, как у тебя?
Ей нравились двуглавые птицы, но ей нравилось и рисовать вдвоем, поэтому она согласилась и забралась к нему на колени.
— Восковой мелок — не мой инструмент, — сказал отец, — но я постараюсь.
Он начал с круга. Потом добавил клюв, несколько плавных линий, затем перья, глаза и лапы.
— Давай-ка раскрась, а потом попробуй сама.
Его птицы были совсем не такие забавные, как ее, и ей не хотелось копировать его рисунок.
— Я устала.
— По крайней мере попробуй, — сказал отец. — Ты ведь даже не попыталась.
Он не злился, но голос перестал быть ласковым.
— Если хочешь чему-то научиться, надо поработать.
Розалинда вздохнула.
Рени соскользнула с отцовских колен, улеглась на пол и постаралась сделать в точности то, что и он. Нарисовать птицу с одной головой.
— Так лучше, — сказал отец, когда она закончила. — Попробуй еще.
Розалинда снова вздохнула, уже громче. Бен незаметно подмигнул Рени. Иногда он говорил, что у Розалинды муравьишки в штанишках. Рени была совершенно уверена, если бы у нее в самом деле были муравьишки в штанишках, она бы скакала по всему дому.
Она нарисовала другую птицу, на этот раз очень стараясь. Получилось хуже, чем в первый раз.
— Не хочу больше рисовать птиц. — Она оттолкнула мелки. — Мне нравятся мои птицы.
Птицы ярких цветов и с крыльями не там, где надо. Птицы с двумя головами.
Мама отбросила журнал.
— Что за скучный вечер. Вы хоть понимаете, какие вы оба скучные?
— Может, чем-нибудь займемся? — спросил отец. — Сыграем в скребл, например?
— О боже. Я так от этого устала, — ответила Розалинда.
Он посмотрел на Рени.
— У тебя есть предложения?
Ей больше не нравилась игра, даже хотя папа уверял, что девушки, которые играют, актрисы. Как в реконструкции сражения, куда они однажды ходили, и в пьесах, которые она видела в колледже, где преподавал отец. Люди кричали, лилась кровь, но потом, когда все заканчивалось, они выходили и улыбались. Она знала, что еще маленькая и не совсем понимает некоторые вещи, как про муравьев. Но ей становилось грустно, когда любовь исчезала из папиного голоса. Ей хотелось ее вернуть, вернуть насовсем, и она подумала о том, что заставит обоих родителей улыбнуться.
— А можно сыграть в другую игру?
ГЛАВА 40
Стоя в спальне, Рени переворачивала страницы. Сколько точек. Тридцать? Больше?
Мать все знала. Возможно, даже руководила.
Она засунула книгу в задний карман джинсов и натянула на него край футболки. Чувствуя себя опустошенной и бесчувственной, она долго не могла сформулировать ни единой мысли.
— Рени? — снова окликнула мать снаружи.
Она оставила игру на кровати и вернулась в хижину. Внутри было темно, открытая дверь казалась порталом, ведущим в ослепительный свет, а за ней бешено, как набат, звенела подвеска. Она пыталась возродить детские воспоминания, точнее воспоминания о матери и ее роли в убийствах, но не могла. Они существовали, но вне досягаемости.
Подвеска все звенела.
И сердце ее оборвалось.
Но разум продолжал отвергать то, что было прямо перед нею. Снаружи мать поставила маленький деревянный столик между креслами. Откупорила две бутылки пива.
— Не хочу играть в скребл, — сказала Рени, падая в кресло и протягивая руку за пивом; отпила из бутылки, но сознание никак не желало переваривать ужас открытия, сделанного в спальне.
Солнце садилось, и это было прекрасно. Дoма в Палм-Спрингс колибри с пурпурными хохолками сейчас деликатно посасывают из поилок, повешенных ею с матерью, проект «Мать-и-дочь». Она вспомнила, как Розалинда прилетела забрать ее после срыва. Забрала ее к себе и заботилась о ней. Маленькая подбитая птичка, которой нужна была мамина помощь.
Бутылка внезапно опустела. Она не помнила, как прикончила ее. В своем оцепенении она вынуждала разум вернуться на несколько часов назад, к меньшим ужасам, чтобы не оставаться наедине с новыми и большими ужасами с участием матери. Слушая звон подвески, она устремила взгляд на горизонт, изо всех сил сосредоточившись на розовом закате, который все рос и ширился, начиная краснеть.
— Пойдем погуляем, — внезапно предложила Розалинда.
Да. Рени понравилось предложение. Последняя совместная прогулка.
Все эти цветные точки.
«Как их много».
Они шли плечом к плечу, их обувь поднимала облачка глиняной пыли. Большие пальцы Розалинды с красным педикюром посерели от пыли, и трещина на сердце Рени углублялась с каждым шагом. Она не могла сопротивляться реальности и внезапно поняла, как люди режут себя, потому что, казалось, только физическая боль способна остановить то, что она чувствовала.
Они дошли до места, где земля круто обрывалась, почти как утес. Внизу огромные валуны, выглаженные ветром и песком. Нигде нет острых граней, гладкие скалы. Заходящее солнце, розовое небо, запах креозота и мать рядом. Это заставило память заработать. Они приходили сюда. Вместе. Всей семьей.