На большом плоском камне, еще хранившем дневное тепло, они уселись бок о бок. Да, здесь было их волшебное место. Даже ее мама терпела это. Рени хотелось удержать этот миг, эту последнюю минуту, прежде чем мир снова перевернется.

— Какая красота, — сказала Рени, удержав всхлип в горле. Солнце озаряло дальние пики, окруженные темными горами, призрачными горами, горами, то появляющимися, то скрывающимися во тьме, словно из другого времени и места. Переменчивые, меняющиеся каждый миг и, наконец, меркнущие, и исчезающие, словно никогда и не существовали.

Пока она смотрела на горизонт, ее сознание начало оживать, заставляя ее смотреть на реальность своей жизни и на то, что случилось. Она же хороший профайлер. Неужели она всегда знала? В глубине души? И даже ее взрослый разум отказался это принять? Или же ее детский ум так замечательно переписал события, что она ничего не заподозрила?

«Молодец, Рени!»

Мать дотянулась и погладила ее по волосам. Ласковое прикосновение приобрело новый зловещий смысл. Подобные физические контакты всегда требовали от Розалинды усилия. Это Бен целовал ее и обнимал с непосредственным энтузиазмом.

— Вам с отцом всегда тут нравилось.

— А тебе нет.

— Пожалуй. Я терпела.

Зато это прекрасное место, чтобы избавляться от трупов.

Каким будет следующий шаг? Сказать матери, что надо ехать? Вернуться в Палм-Спрингс? Или остаться на ночь и попытаться выудить у нее побольше? Рени сомневалась, что сможет. Неужели мать не увидела, что она теперь все знает? Там, в хижине, все изменилось за секунды. Она вошла в спальню одним человеком, а вышла уже другим, издавая безмолвные вопли отрицания, которые мать, безусловно, должна была почувствовать.

И все же они сидели вдвоем, обняв колени, глядя на разворачивающееся на небе представление. Приключение матери и дочери.

— Может, не стоит оставаться на ночь, — выпалила Рени. — Думаю, ты была права. Здесь уже все не так.

Розалинда рассмеялась.

— Не жди от меня возражений.

Было бы лучше всего, если бы Розалинда завезла Рени в ее домик. Как только мать отправится в Палм-Спрингс, Рени позвонит Дэниелу, и он сможет вызвать мать под предлогом, что нужно расспросить ее о Морисе.

Во всем этом не было смысла, но когда в убийстве был смысл…

— Я все же люблю это место, — призналась Рени.

Розалинда потянулась и снова погладила Рени по голове, на этот раз заправив прядь за ухо. Она выглядела довольной своей работой.

Еще один приступ воспоминаний. Розалинда стоит в кухне, на ней красное платье, в руке ножницы и «конский хвост».

Солнце исчезло.

— Пойдем, — сказала мать, вставая. — Давай поедем домой.

Изумленная, Рени попытался подняться… и ощутила руки матери на своих плечах.

Здесь не за что было ухватиться, не за что держаться. Со странным чувством облегчения от такого не совсем неожиданного поворота событий, Рени полетела вниз. Так, должно быть, ощущал себя отец, когда прыгнул. Грациозный, почти поэтичный полет сквозь холодный воздух. Само падение длилось секунду или две. Удар, хруст, и боль стерла все из ее сознания.

Сперва были только боль и стон, который пришел вместе с нею. Тот, что стирает личность и давит тело терзающей мукой. Но постепенно Рени начала осознавать себя и поняла, что лежит на спине, руки и ноги выкручены. «Совсем как отец».

Они оба улетели, но ему удался побег, а ей нет. В отличие от него, крови почти не было. Это могло означать внутреннее кровоизлияние. Скрытая темная рана, высасывающая из нее жизнь.

Пока мозг силился оценить травмы, ее ощущения себя и ситуации начали разрастаться из крошечной точки, расширяясь, и она услышала ветер, почувствовала жар, излучаемый скалами, ощутила землю под собой и кровь во рту. Она прикусила язык, когда ударилась, или это что-то более фатальное?

Рени попыталась пошевелиться, охнула и замерла, едва дыша.

На нее упала тень.

Вот оно. Занавес опускается. Но потом она услышала тихий голос матери, и на мгновение ощутила облегчение. Она не одна. Кто-то, кто ее любит, сейчас рядом с нею.

А потом вспомнила.

Вода и журнал, указывающие, что недавно в доме кто-то был.

Книга о птицах.

Толчок.

Мать потянула вывернутую ногу Рени, пробуя выпрямить ее. Рени вскрикнула, и мать перестала.

— Кажется, у тебя перелом, милая моя.

Рени сощурилась, глядя в кровавый туман. Она прошептала сквозь стиснутые зубы: