Рени откусила. Потом еще. Когда доела, опустила голову на сиденье. Своей цели она не забыла. С закрытыми глазами она властно произнесла, возвращаясь в свою прежнюю фэбээровскую личность:

— Кто-нибудь, отыщите Габби Саттон из Йорба-Линда, позвоните ей и дайте мне телефон.

— Я нашел Джерома Саттона. — Он прочитал адрес.

Муж Габби.

— Позвоните ему.

С переднего сиденья ей передали телефон. Она поднесла его к уху, надеясь услышать голос Габби. Ответил мужчина.

— Мне нужно поговорить с Габби, — сказала Рени, не открывая глаз.

— Ее нет.

— Когда она вернется?

— Она уехала, собиралась попить с кем-то кофе. — В голосе звучало беспокойство. — Должна была вернуться несколько часов назад.

— С кем она встречалась?

— А с кем я говорю? — Понятная осторожность.

— Рени Фишер.

Он издал странный звук.

— Я проверил ее ежедневник. Она поехала в Риверсайд на встречу с вами.

Через две минуты после приезда Дэниел стал гостем за столиком Розалинды. Он ехал в надежде поговорить с нею наедине. Вместо этого на сцену вышел мэр, и церемония началась. Список похвал был длинным, и гости начали нетерпеливо ерзать в креслах. Наконец, Розалинде вручили награду — кусок хрусталя с выгравированной надписью. В белом брючном костюме, в красных туфлях на высоком каблуке, она улыбнулась камерам и высоко подняла свой приз.

Тридцать лет она принимала молодых женщин. Разве кто-то из них пропал? Или он идет по слабому следу тестов, проделанных сумасшедшим ученым, которого даже уже нет в живых? Ничто в собственных расследованиях Дэниела не указывало на участие Розалинды. А если она была замешана, почему Бен ничего не сказал?

Его размышления прервала внезапная перемена общего настроения, люди вокруг начали оборачиваться на какую-то суету в дальнем конце зала.

Официанты пытались остановить кого-то у входа. Дэниел узнал Рени лишь тогда, когда она высвободилась и двинулась по проходу. Первой реакцией было облегчение, что она не пропала. И не погибла. Но облегчение быстро сменилось тревогой. Она пострадала, и, возможно, серьезно.

И у нее были короткие волосы. Почему у нее короткие волосы? Неуместный вопрос, учитывая все происходящее. Но он бы не сразу узнал ее сейчас и с длинными волосами. Она выглядела, как будто выбралась из могилы. На лице и одежде засохла грязь и что-то похожее на запекшуюся кровь. И двигалась она не своим обычным широким шагом. Шаги были медленными и осторожными, все внимание сосредоточено на сцене.

Розалинда замолчала, ее лицо застыло, будто кто-то нажал на паузу в неудачный момент. Дэниел вдруг понял, что звуки отсутствуют. Оглушительный шум плохо спроектированного зала стих. Сзади доносилось позвякивание столового серебра о тарелки, персонал еще продолжал заниматься своими делами, не поднимая голов. Наконец тишина подсказала — что-то не так, и работа прекратилась.

Секунду казалось, что в зале только два живых и дышащих человека. Рени и Розалинда. Все прочие казались вырезанными силуэтами, указателями или людьми, размывшимися, оказавшимися не в фокусе, когда энергия и эмоции матери и дочери столкнулись.

Рени с трудом поднялась на сцену.

Дэниел выхватил телефон и вызвал скорую.

— Я рада… что могу здесь присутствовать, — сказала Рени шепотом, замиравшим на каждом вдохе. Она была выше матери, и ей пришлось нагнуться к микрофону. — Боялась… боялась, что не получится.

Она взяла кусок хрусталя и прочла:

— Розалинда Фишер. Награда за общественную деятельность.

Едва Дэниел оторвался от разговора с оператором 911 и стал пробираться к сцене.

— Дело в том… — Глаза Рени долго оставались закрытыми, и пару раз она цеплялась за подиум, чтобы не упасть. И в то же время она казалась невероятно сильной. — Моя мать намного более многогранная личность, чем вы думаете… и я… Я хочу признать это публично здесь сегодня. — Она остановилась, вдохнула и продолжила: — На этой награде должно быть написано… «Убийца Внутренней Империи»…

Публика ахнула, как один человек, и все сомнения Дэниела насчет Розалинды исчезли. С этими словами Рени швырнула награду на сцену. Она разлетелась, брызнули осколки. Люди завопили.

Розалинда и глазом не моргнула.

— Бедное дитя, — сказала она. — Бедное дитя.

Ее спокойствие перед лицом подобных диких обвинений лишний раз свидетельствовало о том, как важна для нее Рени. Даже здесь, в свой час славы, она не сводила глаз с дочери, думала о ней больше, чем о себе. По крайней мере, она пыталась представить дело таким образом. И Дэниел знал, что в этом зале ни один человек не сомневался, что Рени не в своем уме.

Из дальнего конца зала снова послышался шум, и люди облегченно заговорили, когда внутрь вошли трое полицейских в форме.

Рени, словно только что заметив людей вокруг, огляделась, ища, за что зацепиться, и ее взгляд остановился на Дэниеле, который пробрался к сцене. Он видел, что ее решимость поколебалась, подтачиваемая сомнениями, на лице появилось смятение.

«Неужели я ошиблась? Что, если все не так?»

Он тихо произнес имя Рени, глядя ей прямо в глаза, словно они были одни.