– Да мы не в обиде!
– кричит кто-то из задних рядов.

– Не в обиде?
– Трубников впился в зал своими глазами-буравчиками.- А я так в обиде! Плохо работаете, мало. При такой работе сроду в люди не выйти...

– Так говори прямо, чего надо!
– слышится свежий, молодой голос Павла Маркушева.
– Не тяни резину, батька!

При этом слове Трубникова шатнуло, как от удара в грудь. Тихо, со странной хрипотцой он ответил:

– Двенадцать часов в полеводстве, четырнадцать - на ферме.

– Так бы и говорил!
– весело крикнул Маркушев.
– Нашел чем испугать!

Кто-то засмеялся, кто-то хлопнул в ладоши, кто-то подхватил, и вот уже аплодирует весь зал.

– Голосуем! Голосуем!
– требуют люди.

– Кто за Трубникова?
– говорит Ширяев.
– Прошу поднять руки!

Радостно и гордо люди вскидывают вверх руки; чуть помедлив и покосившись почему-то на угол, невысоко поднял руку Алешка Трубников. Но это не так. В зале воцарилась странная, напряженная тишина, и люди медленно, угрожающе поворачиваются к углу, где сидят Семен и Доня Трубниковы.

Под взглядом односельчан Семен опустил глаза. Доня заерзала на лавке, пальцы ее судорожно передернули на плечах нарядную шаль. А люди смотрят молча, ожидающе, недобро, поднятые вверх руки словно застыли. Доня опустила шаль с плеч, будто ей жарко, и вдруг резко, зло пнула мужа локтем в бок и тут же вскинула белую, по плечо голую руку. Его губы беззвучно шепчут:

– Уеду... Уеду... Уеду...

– Единогласно!
– громким, твердым голосом произносит Маркушев.

– Единогласно!
– повторяет Ширяев. Трубников встал из-за стола, шагнул вперед.

– Ну, так...
– сказал Трубников и замолчал.
– Раз вы так.
– Он опять замолчал.

А зал, почувствовав его волнение, ответил шквалом аплодисментов.

Перекрывая шум хлопков, Трубников крикнул:

– Будем, как говорится, насмерть... вместе - до коммунизма!

Часть вторая. БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ...

Пепельница, полная окурков. Чья-то большая волосатая рука давит в пепельнице хилое тело "Гвоздики", как называют в народе папиросы "Прибой".

В кабинете секретаря райкома идет очередное заседание. Сейчас говорит Трубников. Он сильно изменился с той поры, что мы с ним расстались: поседел, лицо изрезалось глубокими морщинами на лбу и вокруг рта, но взгляд по-прежнему тверд, неуступчив.

– ...Обязательства, обязательства! Вечно одна погудка. Разве мать берет обязательства перед младенцем? Она его просто кормит своим молоком. Вот и мы должны накормить народ...

– О том и речь!
– торжествующе перебивает его секретарь райкома Клягин.
– Вот товарищ Сердюков, - он кивает на тучного председателя с буденновскими усами и Золотой Звездой Героя Социалистического Труда на кителе, - обязуется довести годовой надой до шести тысяч литров молока.

– От каждой из двадцати коров рекордной группы, - насмешливо доканчивает Трубников.
– А с остальных трехсот, дай бог, полторы тысячи нацедит!

– Сказал бы просто, что славе моей завидуешь!
– Председатель с буденовскими усами косит на свою звездочку.

– Нет!
– с силой говорит Трубников.
– Спаси меня и помилуй от такой славы, как твоя или его.
– Он тычет культей в другого "звездоносца".

– А я чем тебе не угодил?
– усмехается тот.

– Высокими урожаями, - отвечает Трубников.
– Тридцать пять центнеров с гектара на площади, где собаке задрать ногу негде!

– Постой, Егор Иваныч, - вмешивается секретарь.
– Ты подойди к вопросу политически. Товарищ Сердюков и Мышкин своими рекордными достижениями показывают всему миру безграничные возможности колхозного строя.

– Показывают - это точно!
– с горечью говорит Трубников.
– Да разве колхозы для показухи существуют? Наше дело - производить... А вот что мы производим...

Он достает из кармана завернутый в газетную бумагу кусок ржаного хлеба Разворачивает газету, видна дата: "30 марта 1952 года".

– В столовой я этот хлебушек взял, - говорит Трубников.
– Кусок с ноготок, а сто граммов тянет. Вода, глина и жмых - тяжелая смесь. Вот чем людей кормят!

Председатели, кто смущенно, кто с огорчением, кто равнодушно - не такое видывали, - разглядывают страшный суррогат хлеба.

– К чему это?
– поморщился секретарь.

– А к тому, что хозяйничать по-сердюковски колхоз "Труд" не будет. Мы берем три тысячи литров с коровы, зато от всего стада. А стадо у нас восемьсот голов. Урожай зерновых у нас - шестнадцать центнеров с гектара, зато на всей площади. И наша задача - сделать все хозяйство высокопродуктивным, а не поражать мир липовыми цифрами.
– Трубников перевел дух, поднялся!
– Если разрешите, товарищ Клягин, я пойду, сын у меня что-то приболел