– Цветем и пахнем!
– вызывающе отвечает Полина Коршикова - Присаживайся председатель! Не каша - разлука!

– Спасибо, я сытый.

– Брезгуете?
– поддевает Трубникова Лиза

– Небось балованный!
– замечает третья женщина - К колбасе приучен!

– Слышь, председатель, - говорит, поднимаясь с земли, четвертая женщина, - когда же твои обещания сбудутся? То нам авансом грозился, а то...

– Ихние авансы поют романсы, - перебивает Полина.
– Там одна ухватка: сначала пообещают, а потом шиш винтом... Что стоишь моргаешь?

– Хватит воду качать!
– поморщился Трубников.
– Будет вам и белка, будет и свисток. Лучше скажите, как ваши орлы - едут до дома, до хаты?

На столе стоит

Каша гречневая,

Хороша любовь,

Да не вечная!..

– пропела Лиза

– Мы этим больше не интересуемся, - зло отвечает Полина.

– Это как понимать?
– Трубников присел на землю.

– Зачем нам мужики? Мы же не бабы!

– А кто же вы?

– Му-у!..
– мычит Полина - Му-у! Вот мы кто. Только комолые. Му-у!..

– Му-у!..
– подхватывает Лиза, упираясь в землю руками и будто целя в Трубникова воображаемыми рогами, а в глазах у нее слезы.

Сурово сдвинув брови, следит из тарантаса бывший слепец за этой сценой.

– Будет вам!
– прикрикнула на товарок женщина постарше и шлепнула Лизку по заду.
– Разошлись, бесстыдницы!

Трубников смотрит на женщин, затем молча поворачивается и идет к тарантасу.

На столе стоит

Каша манная,

Хороша любовь,

Да обманная!..

Тарантас круто разворачивается в сторону Конькова

– Скоро ты нас в милицию поведешь?
– сердито спрашивает старик.

– Не спеши на тот свет, там кабаков нет, - отзывается Трубников.

Изба Надежды Петровны. На столе самовар. "Слепец" Игнат Захарыч отодвигает чашку, переворачивает ее кверху донцем и кладет обсосочек сахара Трубников, расхаживая по горнице, убеждает старика

– Нам старые хлеборобы позарез нужны, чтоб не пахать, не сеять, не убирать без их веского совета...У нас ведь агрономов нету и не предвидится.

– Ну а как будет агроном?
– насмешливо спросил старик.

– Все равно стану я одним ухом к науке, другим - к простому крестьянскому опыту. Оставайтесь у нас, дом дадим, кормовые, обзаведение всякое, к осени корову купим.Тебя, дед в правление введем, а Пелагея Родионовна будет греться на печи и погоду предсказывать. Чем не жизнь?

Надежда Петровна наливает старушке очередную чашку, подвигает к ней вазочку с медом.Старик долго молчит. Он достает кисет, скручивает цигарку, закуривает, пускает облако дыма и лишь затем говорит:

– Стары мы больно с коровами в ярме ходить. А при своем деле мы всегда сыты и чистым воздухом дышим. На кой ляд нам осенью корова? А до осени мы у твоего колхозного козла сосать будем?

– У тебя что, уши заложило?.. Сказал, все будет: и харчи, и дом, и барахло. Что еще нужно?

– А мы не просим.
– Старик задавил окурок о лавку, швырнул на чистый пол.
– Мы тебя об одном просим: отпусти ты нас за-ради бога! Лучше с сумой ходить да от начальства подале."

– Старый паразит!
– не с гневом, а с каким-то иным, большим, сильным чувством говорит Трубников.
– Твои сыны за Советскую власть головы сложили, а ты по родной земле, по ее чистому телу вошью ползаешь? Барахло скопил, а старуху свою в слепоте гноишь?

И тут раздается какой-то странный, тонкий, дрожащий звук. Пелагая Родионовна плачет, склонив к столу смугло-заветренное морщинистое личико, мелкие как бисер слезы катятся из-под темных очков. Надежда Петровна ласково обнимает ее за плечи.

Что-то скривилось в лице старика, но он сдержался, снова полез за кисетом.

– Ну, как знаешь...-Будто потеряв интерес к разговору, Трубников поднялся из-за стола и протянул старику котомку.

– Постой!
– говорит старик, откладывая свои пожитки.
– Ответь мне: как ты нас разгадал?

– У меня отроду нюх на симулянтов, - усмехнулся Трубников.
– А потом уж слишком метко ты индюку по клюву съездил. Суду все ясно!..

– Серьезный ты человек, Егор Иваныч, - с суровой приязнью говорит старик.
– Ты у меня в доверии. Иначе нас никакой силой не удержишь. Мы, знаешь, свечным салом смажемся и в замочную скважину уйдем. А теперь все, кончились наши скитания, старая, - впервые обращается он к жене.

– Как скажешь, Игнат Захарыч, - робко улыбнулась старушка.
– А я согласная.