Раменков что-то торопливо пишет на бумажке и подвигает Трубникову. Тот читает. "Не то. Зачем запугивать?"

– Вам будет трудно, - продолжает Трубников.
– Особенно поначалу. Ничего не поделаешь, спасение одно: воинская дисциплина. Дружная семья и у Бога крадет!

– Товарищ Трубников, конечно, преувеличивает...
– с неловкой усмешкой начал Раменков, но осекся под тяжелым взглядом Трубникова Он смешался, нагнул голову.

– Вот чего я хочу, - продолжает Трубников.
– Сделать колхоз экономически выгодным и для государства и для самих колхозников. Нечего врать, что это легко. Семь шкур сползет, семь потов стечет, пока мы этого достигнем. Первая и ближайшая задача: колхозник должен получать за свой труд столько, чтобы он мог на это жить - конечно, с помощью приусадебного участка и личной коровы.

– Постой, милок!
– крикнула старая колхозница Самохина.
– Ври, да не завирайся. Ты где это личных коров видел?

– Во сне, бабка, мне приснилось, что через год у всех коровы будут, а мои сны сбываются.

– Вопросы можно задавать?
– спрашивает молоденькая сероглазая бабенка Мотя Постникова.

– Валяйте.

– Вы, товарищ орденоносец, в сельском хозяйстве чего понимаете?

– Да! Знаю, на чем колбаса растет, отчего у свиньи хвостик вьется и почему булки с неба падают. Хватит?

Снова по собранию прокатывается невеселый смешок.

– Вы холостой или женатый, товарищ председатель?
– кричит та же сероглазая бабенка.

– Товарищи, это к делу не относится!
– пробует вмешаться Раменков.

– Почему же?
– прерывает его Трубников.
– Женатый.

– А чего вы жену с собой не взяли?

– Я-то брал, да она не поехала.

– Это отчего же?
– интересуется Мотя.

– Охота ей бросать Москву, отдельную квартиру и ехать сюда навоз месить!

– Вы-то поехали!
– это сказала женщина в белом платке

– Я как был дураком, так дураком и умру.

Раменков схватился за голову, а по собранию прокатился негромкий добрый смешок.

– Нешто это семья: муж в деревне, жена в городе?
– спрашивает Полина Коршикова

– Нет!
– с силой произносит Трубников и смотрит на нее. Вот я и считаю, что потерял семью, и глядите, товарищи женщины, как бы многим из вас не оказаться замужними вдовами. Война кончилась два года назад, а где ваши мужики?

– С плотницкими артелями ходят!
– кричит скотница Прасковья.

– Аж до Сибири добрались!
– добавляет парень на деревяшке.

– Полинкин Василий вовсе в райцентре дворником!
– едко замечает Самохина.

– А твой помойщиком!
– огрызнулась Полина.

– Ври больше! Он в конторе утильсырья!
– с достоинством парирует Самохина.

Трубников поглядел на женщину в вязаном платке... Но та не принимает участия в споре, эти дела ее не касаются.

– Тише!
– Трубников хлопнул по столу рукой, - У кого мужья на стороне рубль ищут, отзывайте домой, дело всем найдется, и заработки будут, аванс гарантирую в ближайшее время.

– Это верно!.. Давно пора!.. Избалуются мужики!
– слышится со всех сторон.

И снова Трубников, давно уже ставший единовластным хозяином собрания, наводит тишину.

– Вот что, товарищи, всего сразу не переговоришь, завтра вставать рано. Ставлю на голосование свою кандидатуру. Кто "за" - поднимите руки...

– Ты что, спишь, бабка?

Бабка встрепенулась, подняла руку.

– Так. Против?.. Нет. Воздержавшихся?.. Нету... Теперь пеняйте на себя.

Семен ест пшенник из алюминиевой миски, запивая молоком. За столом сидит и старший сын Семена, Алешка.

Прислонившись к печке, стоит Трубников. Похоже, что его не пригласили к столу.

– Раз у Доньки грудняки, не имеешь права ее на работу гнать, прежде ясли построй, - говорит Семен, снимая с ложки волос.

– Придет время - построим.

Входит Доня с охапкой березовых чурок и сваливает их у печки, чуть не на ногу Егору. Снова выходит.

– А тебе тоже младенцев титькой кормить?
– спрашивает Семена Трубников.

Рука Семена задрожала, выбив дробь по краю миски. Семен отложил ложку и стал торопливо расстегивать нагрудный карман старого френча.

– Як тяжелой работе не способный. Меня потому и в армию не взяли. Могу справки предъявить...

– Калымить и барахолить ты здоров, а в поле работать больной? Ладно, найдем тебе работу полегче.

– Не буду я работать, - тихо говорит Семен.

– Будешь! Иначе пеняй на себя.

Трубников сказал это негромко, обычным голосом, и сразу после его слов в избу ворвалась Доня с красным, перекошенным злобой лицом - знать, подслушивала в сенях.

– Так-то вы за хлеб-соль благодарите! Спасибо, Егор Иванович, уважили! Спасибо!
– говорит она, отвешивая Трубникову поясные поклоны.
– От детишек, племянничков ваших, спасибо!