Алешка Трубников, прикрываясь видом безразличного ко всему человека, старается незаметно протащить мимо слесарей несколько листов гнутого железа. Но те заметили его.

Парень помоложе показал Алешке здоровенный гаечный ключ.

– Вот это видал?.. А ну, тащи на место!

С тем же равнодушным лицом Алешка круто развернулся на все сто восемьдесят градусов.

С крыльца МТС на машинный двор спускается директор станции. За ним следует задыхающийся от бешенства Трубников.

– Бабы... Девчонки... В ярме со скотиной!..
– Он затряс кулаком.
– За такое - морду в кровь!

– Бейте, - со спокойным отчаянием говорит директор МТС.
– Не на чем нам пахать. Сами видите: из двух тракторов один собираем...

– Вы срываете!.. Директор поднял руку.

– Все знаю. Дальше пойдет про партийный билет, суд и тюрьму...

– Но что же нам делать?
– как-то совсем просто и тихо спрашивает Трубников.

– Продолжать пахоту, - будто сам удивляясь своему ответу, произносит директор.

Вгрызается лемех плуга в землю, надуваются жилы на женских руках.

По дороге медленно бредет чета слепцов: старик и старуха. На старике армяк, шапка-гречишник, лапти и онучи, на старухе - плюшевая шубейка и черный монашеский платок. За спиной слепцов висят набитые подаянием котомки. Медленно проплывают по полю длинные, узкие тени.

Будто в томительном сне влачится коровья упряжка по полю, и возникает жалобная тоскующая песня:

Я бы улетел туда,

Где нет скорбей труда,

Ближе, мой Бог, к тебе,

Ближе к тебе!..

Ближе, мой Бог, к тебе,

Ближе к тебе!..

Посреди деревенской улицы, неподалеку от скотного двора, поют слепцы.

Возле коровника приметно большое оживление. Несколько пожилых женщин и подростков занимаются расчисткой его смрадных недр. А Прасковья, взгромоздившись на конек совсем ободранной крыши, прилаживает тесину. Часть крыши уже залатана свежим, желтым тесом.

Пение слепцов отвлекло тружеников. Первой поддалась старуха Самохина. Бросив тачку с гнилой соломой, она пошла к слепцам, вытирая руки о фартук. За ней потянулись и другие бабы. Не выдержала и Прасковья - она скатилась с крыши, достала из ватника, висящего на воротах, кусок хлеба. Слепцы тянут свое божественное:

Ближе, мой Бог, к тебе,

Ближе к тебе!..

О, кто бы на земле

Крылья дал мне!

Я бы улетел туда,

Где нет скорбей труда,

Ближе, мой Бог, к тебе,

Ближе к тебе!..

Хриплый старушечий дискант вплетается в сильный, глубокий, бочковый бас старика. Все больше коньковцев окружает нищих. Подходит Семен Трубников, подает старикам какую-то мелочь.

Катит по деревне тарантас Трубникова, набитый до отказа старым железом, звеньями штакетника.

В воротах своего дома покуривает, прислушиваясь к божественному пению, инвалид-замочник. Трубников скидывает железо с тарантаса.

– В МТС подобрали, - говорит он в ответ на удивленный взгляд парня.
– С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Трубников подкатывает к коровнику, но все так поглощены слепцами, что приезд председателя остается незамеченным. С помощью Алешки Трубников сгружает штакетник. Тронув Прасковью за локоть, он кивает на привезенный им дефицитный стройматериал. Лицо Прасковьи озаряется радостью. Она тут же вернулась к дому. А Трубников заинтересовался слепцами. Взгромоздившись на сиденье тарантаса, он с интересом наблюдает за рослым и статным слепцом.

Из-под ворот появляется большой индюк: хвост веером, голубая маленькая голова с фиолетовыми обводьями глаз гордо вскинута, с клюва свисает бледно-розовая сопля, алеет борода над перламутровым зобом. Индюк заметил слепцов. Шея его удлинилась, хвост сложился, сопля подобралась в крошечный рог над клювом. Удивление индюка сменяется гневом: он угрожающе раздулся, голова, шея и набухший толстыми узлами зоб затекли кроваво-красным, он встопорщил перо и кинулся на слепую старуху. Не миновать бы ей беды, да старик махнул ненароком посохом и угодил индюку прямо по клюву. Индюк съежился, как лопнувший воздушный шар, и побежал прочь, кидая землю суковатыми ногами.

Трубников приподнялся в тарантасе и поманил слепца рукой. Он поманил еще и еще и досадливо нахмурил брови.

Слепцы продолжали петь, то уносясь в небо, то возвращаясь к земной юдоли, но окружающие их коньковцы заметили странные жесты своего председателя. Они недоуменно переглядываются, решив, что Трубников подзывает кого-то из них.

– Да не вас!
– кричит Трубников и снова призывно машет старику.

– Стыда у тебя нет, Егор Иваныч!
– укоряет его старуха Самохина

– Привык над людьми издеваться!
– подначивает Семен.
– Ему наши слезы заместо лимонада.