Габриэль вдруг отчетливо услышала голос Боя. Такой близкий и знакомый, как топот копыт на поле для игры в конное поло, по которому носились разгоряченные лошади, как звук удара клюшкой по мячу. Это были его первые слова, адресованные лично ей. Они стояли у изгороди после матча в замке Руалье и смотрели на щиплющих траву пони.

То, что Дмитрий почти в точности повторил слова Боя, растопило ее сердце. Она попыталась найти ответ, который бы заключал в себе как можно меньше подробностей ее жизни и как можно больше сочувствия к его судьбе. Но она была слишком растеряна и скована воспоминаниями, чтобы включить фантазию. Поэтому ответила уклончиво:

— Ваша сестра очень красива.

— О да. И очень талантлива. Она великолепно рисует и вышивает. Русские художественные ремесла — ее страсть. Для нее чрезвычайно важно спасти нашу культуру от забвения.

Габриэль невольно вспомнила замыслы Дягилева.

— Сохранение ваших старых ценностей — задача не из легких.

— Да, это верно. — Он взял ее под руку с такой невозмутимостью, как будто это было нечто само собой разумеющееся. — Тем более что многие эмигранты уже окончательно утратили надежду. Мы уже никогда не вернемся в Петроград и в нашу прежнюю жизнь. Большевики победили.

Они бок о бок не спеша пересекли небольшую площадь и повернули в пустой переулок. Габриэль не имела ни малейшего понятия, куда они направляются. Но ее это мало заботило. Никакой определенной цели у нее не было, и она с удовольствием шла по городу с князем.

Упомянув большевиков, Дмитрий поддал носком ботинка кусочек мрамора, отвалившийся от стены, и камешек звонко поскакал по булыжной мостовой. Это был единственный звук, нарушивший тишину. Всегдашний городской шум словно отключили.

Некоторое время они шли молча. Габриэль радовалась, что не надо вести с Дмитрием глупую светскую беседу, как это принято во время прогулки с чужим человеком. Ей было приятно ощущать его близость, не чувствуя себя обязанной что-либо говорить. Она попыталась представить себе, что будет дальше. Неужели сословные барьеры, разделявшие их до войны, и в самом деле исчезли? Пригласит ли он ее в кафе? А если пригласит, то кто потребует счет? У нее был довольно богатый опыт общения с мужчинами, и до сих пор за нее обычно платили кавалеры. Располагает ли великий князь хоть какими-нибудь средствами? У большинства русских эмигрантов не было ничего. Дмитрий, как она слышала, служил в Лондоне торговым агентом фирмы, продающей шампанское. Позволит ли его жалованье добиваться благосклонности состоятельной, хотя и безродной женщины?

— Вы еще не рассказали мне, почему плачете при виде сирот, — прервал он ее мысли.

Его мягкий мелодичный голос не давал отзвука даже в узком гулком переулке.

Нет, она ни за что не скажет ему правду. Она еще никому не рассказывала об этом. Даже Бою. Даже Мисе. Габриэль стыдилась своего происхождения и того, как поступил с ней отец. Поэтому она придумала себе спасительную легенду, в которую уже сама почти поверила. Как и во множество других сказок, которыми украсила свою биографию. Она с самого детства цеплялась за эту ложь во спасение. Правда до сих пор казалась ей невыносимой. Слишком велик был позор.

— Мне больно видеть этих бедных детей, и я благодарна судьбе за то, что мне самой было намного легче, хотя я тоже рано потеряла родителей, — храбро заявила она. — После смерти моей матери отец уехал в Америку, где стал преуспевающим коммерсантом. Конечно, он не мог взять меня с собой. Перед отъездом он отвез меня к моим тетушкам. Больше я его никогда не видела.

Все ложь, кроме последнего предложения.

— Мы с вами оба сироты, — констатировал Дмитрий Павлович. — Это объединяет. Вы не находите?

Его пальцы как бы случайно коснулись внутренней стороны ее предплечья. По коже у Габриэль пробежал легкий морозец. Она отозвалась на это прикосновение, как забытая струна, которая рада, что о ней наконец вспомнили, и готова дарить новые, совершенные звуки. У нее даже немного закружилась голова. Но дело было не только в проснувшейся жажде мужских ласк — кузен последнего царя признал свою внутреннюю связь с внебрачной дочерью прачки и уличного торговца! К тому же он напоминал ей Боя.

Габриэль вертела в руках чужой носовой платок и не знала, чего ей больше хочется — смеяться или плакать.

— Он на восемь лет младше меня.

— Какое это имеет значение? — сонно откликнулась Мися. — Возраст — это всего лишь цифры.

— Он — великий князь.

— Ну и что?

— И он беден как церковная мышь.

— Зато у тебя денег хватит на двоих.

— Может, он еще станет царем.

— Ах, Коко! — простонала Мися. Зачерпнув горсть песка, она медленно сыпала его сквозь пальцы на свои голые ноги. — Представитель старой аристократии встречает современную деловую женщину. Это новый мир, та chere [12] .