— Зачем вы сохранили ему полужизнь? — спрашиваю, все еще пребывая в странном состоянии оцепенения от увиденного.

— Надеюсь когда-нибудь исправить его состояние, — отвечает Лукьян странным тоном, и я поднимаю на него взгляд, встречаясь с фальшивой улыбкой.

Пиздабол.

Отец тянет меня по лестнице наверх, но опомнившись, я спотыкаюсь о ступеньку и, упав, роняю последнюю найденную в коробке бусину. Без понятия как они действуют, но надеюсь, это поможет рыжему пробраться в подвал.

А уже наверху, вернувшись в гостиную, говорю спокойно:

— Простите. Мне надо все обдумать. Я не могу ответить прямо сейчас. Когда будет готово лекарство?

Отец вздыхает, опечалившись, что увиденное не вызвало у меня дикий восторг, а Лукьян ответил:

— Если эксперимент пройдет удачно, то через месяц можно будет приступить и к вам.

— Спасибо, — киваю ему и вырываю руки из хватки отца. — Это было очень… познавательно. Увидимся через месяц.

И быстрым шагом иду на выход, чтобы успеть первым схватиться за ручку, оставляя последнюю липучку.

***

Аман с порывом ветра врывается в мою спальню ровно через минуту после того, как я отправил ему сообщение. Как обычно, всегда собран, всегда готов. Подлетает ко мне, резко разворачивая от зеркала к себе за плечи, и в глаза заглядывает с надеждой. Ничего себе какие порывы вызвало одно короткое сообщение из трех слов: «Есть новости. Жду».

— Рассказывай, — спрашивает нетерпеливо, и я, откинув на тумбочку расческу, решаю не издеваться над человеком, хотя до этого хотел потянуть, выдавая информацию порционно.

— Твой брат чуть выше меня, с черными прямыми волосами, голубыми глазами и гигантскими крыльями?

— Да! Он жив? Он целый? — выдыхает, опять открывая рот, удерживая себя от очередного однотипного вопроса.

— Жив, если это можно так назвать… По крайней мере все конечности точно на месте, включая дополнения в виде клыков и крыльев. Его держат в подвале. Там от гостиной по коридору нале…

Не успеваю договорить, Аман меня сцапывает и к своей груди прижимает, обнимая.

— Я ж его не спас, просто видел… — шепчу в его футболку и неуверенно в ответ приобнимаю. Благодарность? Просто радость? Попытка разделить эмоции?

— Спасибо, Ниррай…

Аман прижимается губами к виску, и я провожу рукой по его спине, успокаивая.

— Он его держит в клетке из янтаря. И мне показалось, что он все понимает… Мне показалось?..

— И да, и нет. Понимает, но не совсем. Умных бесед с ним сейчас не поведешь. Я думаю, он интуитивно может улавливать. Я с ним слишком мало времени провел после его обращения, чтобы во всем разобраться, да и у него был сильный голод. После перехода ты вообще не ты.

— Он почему-то взбесился, когда меня унюхал. Уверен, он именно ко мне кинулся, а не к отцу… — шепчу, вновь вспоминая ту жуткую картину. Она до сих пор перед глазами стоит. Не понимаю отца… я знаю, что он может спокойно по головам ходить, но видеть такое, идти на это ради гипотетического, непонятно зачем нужного бессмертия… как он может? И сколько еще было таких «экспериментов»?

— Может, он голодный? Или учуял меня?..

Последнее Аман говорит задумчиво, но тут я ничем помочь не могу. Мысли его брата я читать не могу.

— Мы пойдем сегодня ночью?

— Да. Не передумал?

— Нет. Теперь мне еще больше хочется в этом участвовать. То, как он живет… это неправильно. Лучше убить, чем так. Как ты собираешься его сдерживать? Тоже в клетку посадишь?

— Я не собираюсь долго держать его таким, я хочу сразу его переродить.

— Как ты можешь быть уверен, что получится? Ты тоже экспериментируешь на людях? — спрашиваю и, уперев руки в его грудь, отстраняюсь, в глаза заглядывая.

— На каких людях?

— Не знаю на каких. Наверное, на больных. Или бедных. Да на любых. Разве есть разница? Чем по сути люди отличаются?

— Я не экспериментирую на людях. Что за ужасы в твоей голове? И я не уверен, что получится…

— А с чего ты тогда взял, что у тебя хоть что-то получится, если нет?

— Я надеюсь на это, Царевич. Я очень надеюсь, что смогу ему помочь.

Его руки сильнее меня сжимают, вновь притягивая, и, не отрывая взгляда от моих глаз, он продолжает:

— Мне кажется, слов недостаточно…

И наклонившись, целует меня, не давая времени отстраниться. Спорить тут даже с самим собой бесполезно, несмотря на то, что я, в принципе, не особо это люблю, целоваться с ним приятно.

Но отвлечься мне не дают голубые глаза, что, стоит прикрыть веки, смотрят на меня, моля о помощи.

Глава 16. Со мной будет лучше

Мил

Они такие беспалевные… Серьезно, Мур? Зачем тащить с собой на дело простых, необученных людишек? Так охота сдохнуть?