Не раз за это короткое путешествие я заканчивала вечер выпивкой, чтобы прогнать свои печали. Это был своего рода способ отвлечься, чтобы притупить разум и сердце. Чтобы забыться. Часто Хардт и Тамура уходили раньше меня, оставляя меня наедине с выпивкой и мрачными размышлениями. Ну, не наедине. Ты никогда не пьешь в одиночестве. В худшем случае ты пьешь со своими демонами. Я всегда считала позором, что Сссеракис не мог напиться со мной, но мой ужас относился к моему опьянению со скрытым отвращением, хотя все равно присматривал за мной. Некоторые люди могут подумать, что пьяная однорукая женщина — легкая добыча, но я научила одного-двух развратников ошибочности их мнения.

Моя репутация следовала за нами или, возможно, опережала нас, так что в большинстве стоянок по пути мы сталкивались и с ней, и с холодным приемом. В некоторых местах ко мне относились с открытой враждебностью, в других — с приглушенным шепотом и многозначительными взглядами. Несчастье, очевидно, следовало за мной по пятам, или, полагаю, правильнее было бы сказать, что любое невезение после моего визита приписывалось мне. Имя Королевы-трупа стало синонимом дурных предзнаменований и трагедий. В деревне Чорн я услышала начало детского стишка.

Ночь придет, мертвец придет.

Королева-труп идет.

Залезай под кровать, рот не смей открывать.

Королева-труп идет.

Молись лунам напролет.

Королева-труп идет.

Стишок, как и следовало ожидать, называется Королева-труп идет. С годами его популярность только возросла. Это предупреждение непослушным детям, чтобы они слушались старших. Делай, что тебе говорят, или за тобой придет Королева-труп.

Сссеракис часто разговаривал со мной, но держал себя внутри. Никакого темного плаща или черных крыльев, только свет солнца и лун отбрасывал мою тень. Мой ужас накапливал силу, черпая ее из страха, который мое присутствие вызывало в каждом селении, которое мы посещали. Он знал, что надвигается конфликт, и понимал, что наши шансы на победу невелики. И все же Сссеракис собирался сражаться изо всех сил и отдавать мне все, что мог дать, лишь бы Железный легион погиб. Лоран Орран причинил зло нам обоим. Сссеракис был вырван из своего собственного мира, похищен и на некоторое время стал рабом. Даже однажды освобожденный, он не мог равняться в силе с Железным легионом и с трудом сбежал. Я чувствовала его уязвленную гордость. Лорд Севоари, существо столь же древнее, как и его мир, был порабощен и изучен, а затем избит и отправлен прочь, во тьму. Ему не хотелось признаваться в этом, но я чувствовала страх моего ужаса перед грядущим конфликтом. Сссеракис едва спасся, когда в последний раз мерился силами с Железным легионом. Я также чувствовала его надежду на то, что на этот раз все будет по-другому, что я смогу что-то изменить. Когда я была сильнее, я тоже верила в это, но, без сомнения, сейчас я ослабла. У меня были Источники и желание их использовать, но мое тело двигалось не так, как мне было нужно. Это касалось не только моей отсутствующей руки, хотя временами я все еще боролась с этим. Император наградил меня новыми шрамами, которые плохо зажили, ранами, которые мешали мне двигаться и причиняли боль при определенных движениях. Мое тело было сломлено, и я изо всех сил пыталась вспомнить, как оно когда-то работало; мне не хватало мускулов и силы, которыми оно когда-то обладало. Возраст не сломил меня, но это сделал нож палача.

Когда, наконец, на горизонте показался Пикарр, руины моего бывшего дома снова вызвали приступ меланхолии. Мы с Джозефом провели много времени на Башне хвастунов, наблюдая, как город под нами живет своей обыденной жизнью. Меняя демонстрацию магии — не более чем фокусы для Хранителей Источников нашего уровня — на сладкие булочки или кофе. В этом, конечно, не было необходимости, академия обеспечивала нас едой в таком количестве, в каком мы хотели, но было приятно обменять наши навыки на что-то осязаемое. Однажды я похвасталась перед подмастерьями кузнеца и развела огонь гораздо жарче, чем могли бы сделать все они, работая над мехами. Откуда мне было знать, что в топке нужно поддерживать оптимальную температуру? Кузнец прогнал меня, подняв молот над головой, и все это под одобрительный свист своих подмастерьев. Глубокая тоска по утраченному, по ушедшим лучшим временам. От людей, которых я когда-то знала, остались только кости и тускнеющие воспоминания, их лица давно забыты миром.

Что есть такое в прошлом, чего бы тебе на самом деле хотелось? Спокойных дней? Тебе бы наскучило спокойствие. Людей, которые давно умерли? Ты, как никто другой, знаешь, что смерть — это цикл, который можно прервать, если правильно распорядиться своей силой. Анонимность? Обманывай других или себя, Эскара, но я знаю правду. Ты гордишься своей репутацией. Страх и благоговение перед твоим именем дают тебе больше власти, чем любой Источник. Править — это хорошо.

Мы подъехали к руинам достаточно близко, чтобы я могла разглядеть бродящих вокруг призраков, расплывчатые пятна, обреченные проводить свои последние дни в одиночестве, пока о них не останется даже воспоминаний. Я могла бы потратить время на то, чтобы освободить всех этих призраков, но их было так много. Целый город, тысячи и тысячи людей. Они поплыли ко мне, когда я приблизилась к городской черте, влекомые страхом, который держал в себе Сссеракис.

Мы спешились и привязали наших птиц к ближайшему дереву. Хардту и Тамуре они скоро снова понадобятся. Мы сели у ручья и съели последний ужин — сушеное мясо и черствый хлеб, запив его свежей водой, прогретой полуденным солнцем. Мы все молчали, даже Тамура, мы все знали, что должно было произойти.

— Мир изменился в тот день, когда Локар и Лурса наконец обнялись, — сказал Тамура, и в его голосе зазвучали интонации рассказчика, которыми он обычно пользовался в тавернах. — Бессчетные годы они летали по небу, наблюдая за Оваэрисом. Люди любят говорить, что Локар преследовал свою любовницу, но всегда было наоборот. Лурса, более крупная из них двоих и красная, как кровь, преследовала, в то время как Локар убегал. Они никогда не были любовниками. Локар был добычей, а Лурса — хищницей, и их соединяла бесконечная погоня.

Когда Лурса поймала свою жертву, объятия были одновременно катастрофическими и чудесными. Жители Оваэриса — люди, гарны и муры — посмотрели на небо и увидели, как поверхность обеих лун трескается, когда они свернули и врезались друг в друга. Даже Лурса, обладающая большими размерами, не смогла выйти из этого конфликта невредимой. Поверхности обоих наших лун треснули, и огромные куски были выброшены в пространство между нашим миром и лунами. Скалы размером с города упали на землю, и произошла катастрофа. Сила удара была так велика, что пыль, взметнувшаяся в небо, закрыла солнце, звезды и луны. На Оваэрис опустилась постоянная ночь.

Это звучит предпочтительнее, чем свет вашего солнца.

— Но все вокруг не может расти без солнца. Жизнь здесь не может существовать без света. Существа поднялись из глубин, рискуя попасть в мир, в который они редко ступали. Серые монстры с потрескавшейся кожей, из которой сочился желтый свет, и заостренными зубами. Другие, маленькие твари с облезлой шерстью и безглазые, выползли из трещин в земле, чтобы распространить свое свирепое присутствие на мир, под которым они так долго прятались. Столкновение лун привело к катаклизму, в котором никто не смог выжить. Моря вскипели, и муры гибли тысячами. Джунгли горели, и впервые за все время существования гарны прекратили свою бесконечную войну, чтобы умереть вместе.