Несколько лет назад он спрашивал попов-миссионеров: "Значит, души христиан всё время осаждают грязные мысли? Чужое богатство их соблазняет на грабёж, беззащитная красивая женщина -- на насилие, честь и добродетель -- на чёрную зависть... Боюсь, что у вас достаточно просто жить, чтобы соблазнить кого-нибудь на убийство". Но с христианами-то понятно, а почему таких тавантисуйцев оказалось достаточно, чтобы совершить переворот? И ведь не менее жестоко расправились даже с такими людьми, как Киноа и Искристый Снег, о которых никакой дурной славы в народе вроде бы не было и которые ещё меньше Асеро давали поводом возненавидеть себя лично.

Потом Асеро всё-таки задремал и даже не заметил, как его перенесли из палатки куда-то в другое место.

Кому верить на осколках разбитого мира?

Вскоре вернулись Коралл и Морской Ёж, сказав, что наверху всё в порядке. Принесли лёд и паланкин. Но когда Инти предложил перенести в принесённых носилках спящего Асеро, Ворон опять стал ворчать: "Этот больной даже имя своё открывать не хочет, а мы с ним цацкайся! Да кто он такой?" В конце концов, сделать это согласились Коралл и Морской Ёж.

Уайн же должен был подготовить помещение, в первую очередь постель. Впрочем, это быстро. Труднее было другое -- Уайн счёл, что помещение необходимо избавить от верёвок, крюков, острых лезвий и прочего. Он понимал: несчастный Асеро в таком состоянии, что может быть и не рад своему спасению -- ведь он потерял всё и может полезть в петлю с отчаянья и позора. Так, ножей и верёвок вроде нет, но вот крючков на стенах очень много. Уайн осторожно подошёл к ним и попытался выдернуть -- тщетно, сидели как влитые. Однако Уайн был не из тех, кто легко сдаётся, может, всё-таки удастся выдернуть крюк бесшумно... Провозившись некоторое время, Уайн в какой-то момент заметил, что Асеро не спит, а наблюдает за ним.

– - Не старайся, -- сказал тот, встретив его взгляд, -- они вделаны в стену так прочно, что их не вынешь, не разрушив её. А вешаться я не собираюсь -- с моей стороны это было бы большим свинством по отношению к вам, моим спасителям. Так что я не сделаю с собой ничего даже в самом худшем случае.
– - Указав взглядом на сосуд для хранения льда, он сказал -- Не говори, что это просто для облегчения боли, я догадываюсь, какой ещё неприятный сюрприз меня может ждать. Но я и это переживу. Руки мне не отрежут, а значит, я смогу сражаться, чтобы мстить. Но имя своё раскрывать не хочу, чтобы позора было меньше.

Уайн поначалу смутился от такой откровенности, но потом добавил:

– - Имя лучше и из соображений безопасности не раскрывать. Не так уж важно и знать остальным, как тебя на самом деле зовут.

– - И это тоже, хотя многим этот факт обиден для самолюбия. Хотя что тут обидного? Пусть бы я даже доверял вам как самым лучшим друзьям, но вот если тебя вдруг схватят и потребуют выдать моё имя, выбор перед тобой встанет очень нелёгкий. Поэтому тебе лучше не знать его. Однако, похоже, что ты и сам своим товарищам не очень доверяешь... Почему?

– - Я их знаю слишком мало, судьба свела несколько дней назад. Впрочем, есть среди них один, кому сам Саири не доверяет. И не без оснований. Но как ты сам это понял, что у нас доверие слабое?

– - Догадываюсь, что я и для вас неожиданная и неприятная обуза и что по поводу меня есть разногласия.

– - Я понимаю, что мог бы оказаться в таком же положении, что и ты. Но людям, которые никогда не сваливались беспомощными, трудно понять человека, оказавшегося в такой ситуации. А я таким был, потом выкарабкался. И ты выкарабкаешься. Так что давай к делу -- чего хочешь? Есть, пить, нужду справить? Мочу твою я лекарю отнести должен, так что если можешь -- давай.

После завершения всех бытовых процедур и прикладывания льда Асеро сказал:

– - Всё-таки тебе я доверять могу. Это очень важный критерий -- если ты готов позаботиться о товарище и делать для этого самые неприятные вещи, то ты надёжен. Тебе бы я мог открыться.

– - А я и так знаю кто ты. Хотя ты едва ли помнишь меня, Асеро. Я -- Уайн.

– - Почему же, я помню тебя -- твои кудри с проседью трудно забыть. Да и потом Инти порой вспоминал о тебе. Тебе, наверное, сейчас больше всех обидно...

– - Почему же больше всех? Чем я лучше остальных?

– - Ну как же? Ты отдал здоровье и молодость, пожертвовал даже личным счастьем, ибо у тебя не было оснований надеяться, что невеста будет хранить верность мёртвому, чуть саму жизнь не потерял, чудом вернулся, а всё-таки случилось то, что случилось.

– - Ну, в этом смысле многим должно быть обидно. Многие всю свою жизнь посвятили стараниям на благо родного государства, а теперь крах. Тебе тоже должно быть безумно обидно.

– - Скорее я думаю о том, что сделал не так, или не сделал из того что должен был. И даже не могу сказать, где именно совершил роковую ошибку.