– - Мне лично ещё повезло. Сам не вляпался, и жену с детьми от расправы увёз. Тебе тут повезло меньше.

– - А твои родители?

– - Им ничего не грозит. Точнее, грозит не больше, чем простым тавантисуйцам. Я уехал с женой и детьми, в том числе, и чтобы их не подставлять.

– - А мою мать сожгли живьём у меня на глазах, -- мрачно сказал Асеро, -- сожгли беспомощную беззащитную старуху, вся вина которой в том, что она дала мне жизнь когда-то.

– - Они поставили тебя перед выбором, жизнь матери или предательство?

– - Да.

– - Слов нет! Понимаю, каково тебе... Но думаю, что твою мать бы не пощадили в любом случае. Англичане стариков не щадят, считают их бесполезными...

– - Да, я знаю, что тут был прав. И всё-таки я виноват, что не сумел предотвратить то, что случилось. Не смог уберечь ни себя, ни других.

– - Может, и не виноват. Похоже, всего этого и в самом деле не могло не случиться. Вы там наверху могли только отсрочить момент, но не предотвратить...

– - Почему ты так думаешь?
– - спросил Асеро, даже немного привстав от удивления.

– - Я не случайно поначалу скрывал от родных и знакомых истинные причины моего пребывания за границей, говорил, что был в рабстве... Потом, когда всё-таки всё вскрылось... я в глазах родни был чуть ли не опозорен. Точнее "опозорен" -- не то слово... Ну, в общем, меня осудили.

– - Осудили? За что?

– - За то, что я поставил для себя Родину выше спокойствия и счастья родных, выше собственного благополучия и карьеры. Меня потом мать отчитывала: мол, какой я инка, инки много работают, инки у всех на виду, а я шатался не пойми где и не пойми зачем... Ну, то есть, я не прав, потому что вместо того, чтобы думать о собственной выгоде, наоборот, жертвовал всем... Но если люди не готовы жертвовать собой ради других, то рано или поздно они окажутся бессильны перед врагом, даже имея на руках оружие и всё необходимое для защиты. Если просто нет воли...

– - Так ты думаешь, дело в этом? А почему так?

– - Не знаю. Я изучал звёзды, а не науку о мудром государственном устройстве, впрочем, даже те, кто изучал это, едва ли что смогут ответить.

– - Иными словами, ты думаешь, что наша беда -- в трусости? А ведь ты прав. Если бы носящие льяуту согласились тогда на изоляцию от всего мира, ничего бы этого не случилось. Да, лично я изоляции не боялся, но большинство носящих льяуту боялись этого шага, и вот результат -- они мертвы. Великий Манко говорил, что только наши собственные ошибки способны погубить нас.

– - Знаешь, Асеро, а я не считаю тебя виновным в чём бы то ни было. Всё равно это всё случилось бы раньше или позже. Я понял это, когда моя мать и мои братья осудили меня. А ты... что мог сделать ты, чтобы люди думали не о себе и своих личных делах, а обо всей стране в целом?

– - Может, и так. Однако доля моей вины тут всё-таки есть. Не углядел. Дело не только в личных делах. Тревожные звоночки были заметны ещё во время войны с каньяри. Когда те начали громить кечуа, наши люди поначалу даже не сопротивлялись почти. Нет, конечно, когда вооружённые до зубов отморозки врывались в селение, то их жертвы пытались защититься, но заранее к обороне не готовился никто, так что эти отчаянные попытки почти не помогали. А не готовились ни к чему такому заранее потому, что были уверены -- "стоит быть хорошими, и тебя пощадят".

– - Именно так и рассуждала моя родня, -- угрюмо согласился Уайн.

– - Мы старались воспитать "хороших людей", и теперь пожинаем плоды своего воспитания, -- сказал Асеро с горькой иронией.
– - Ведь у хорошего человека даже сама мысль о насилии вызывает отвращение. А если даже мысли об этом отвратительны, как заранее готовиться к обороне от подонков? А если не пускать в свой ум даже мысли об этом, то и опасности не видишь... Конечно, была служба безопасности, но много ли она может, если простые люди не бдительны и ей не доверяют? Ведь почему к тебе твои соседи отвращение испытывают -- знают, что ты должен был в Испании к насилию прибегать, ну был к этому готов, во всяком случае.

– - Да, я хоть и не убивал, в Испании, не будучи дворянином, шпагой не помашешь, но кое-кого хотел бы убить, если бы смог. Впрочем, твои недоброжелатели и тебя упрекают в том же самом. Я не о прямых врагах сейчас. Но, вращаясь в среде эмигрантов, а также познакомившись с иными испанцами, я понимаю, что они про тебя думают. Вот им было по-обывательски непонятно, как можно убить своего родственника. Нет, они понимают, что люди у власти такое делают, но объясняют это лишь твоей кровожадностью и властолюбием. Зачем, мол, власть? Чтобы насытить властолюбие, чтобы наслаждать роскошью, чтобы женщин можно было иметь без помех... Отсюда они так уверены в мерзких оргиях, которые ты якобы устраиваешь, мол, кровожадный властолюбец должен вести себя именно так. Если человек сам в глубине души думает, что если бы у него была власть, он бы её именно так использовал, то он даже представить себе не может, что бывает по-другому. Что труд и творчество могут быть куда привлекательнее вкусных блюд и голых баб. Но те, кто поверил в такую клевету на тебя теперь... есть среди них и такие, но у нас просто привыкли верить печатному слову. Поверили в ложь. Но этот морок пройдёт рано или поздно.

– - Кто знает, как долго это будет? Не знаю, как жить теперь с этим клеймом. Может, мне лучше скрыться от позора и остаток своих дней провести под чужим именем? Конечно, я не собираюсь запираться в глуши, с врагами я буду сражаться, но как простой воин, раз как "государя" меня народ больше не признает. Можно ведь жить и просто человеком...

– - Не отчаивайся, Государь. Думаю, что в наших силах вернуть тебе доброе имя, хотя пока тебе и в самом деле лучше скрываться. Но мы всё сделаем, чтобы спасти твою честь!