Шрифт:
– Неа, я всегда думал, ты прикалываешься, а на самом деле какой-нибудь дембель.
– Так, я и есть дембель!
В дверь заглянул незнакомый лысый мужик в очках и с отверткой:
– Таак’s… хде пожар? Я хочу’s его тушить, а ты, Веник, не тушуйся и краснеть перестань, иначе я решу, что ты нам не рад.
– Рад, еще как! – улыбнулся Вениамин, вглядываясь в странные завораживающие глаза рыжей пантеры.
Старик Мордиец истый ариец вошел в комнату, поглядел сквозь стекло на выгоревшую тумбочку, похлопал Вениамина по спине и поинтересовался снова:
– Так пожар-то хде?
***
Дымить перестало. Уставшая Марго больше не стремилась таскать мокрые полотенца, а нежно прижималась к груди Недодайкина.
Сам Анатолий смотрел, как менты и пожарники, с переменным успехом мутузившие друг друга не менее получаса, сидят в обнимку и приговаривают ящик водки. Недодайкин мучился вопросом: не нуждаются ли служители порядка в помощи, и не отреагирует ли обожаемая Марго слишком подозрительно на предложение прогуляться на сон грядущий.
«А, – мысленно махнул рукой Недодайкин, – даже если отреагирует, праздник в этом году все равно удался».
Желание
Ночь обрушивается на Санта Лорен. Здесь, на южных островах, она не подкрадывается незаметно на мягких лапах сумерек, темнее и честнее, чем на Севере. А еще у ночи есть союзник — океан. Самый большой на планете, и не иначе как в насмешку названный Тихим. Когда приходит шторм, волны захлестывают даже дальние утесы, впрочем, и в обычный день к океану стоит относиться уважительно и никогда не забывать о седьмой волне – той, что несет не к берегу, а от него.
Артур именно так и погиб: захлебнулся в соленой воде и камнем ушел на дно. Он не заплывал далеко, просто в какой-то момент не уследил за береговой полосой. Волна качала его, словно в колыбели, и не хватало сил преодолеть ее гребень, а на берегу стояло человек пятьдесят — загорали, разговаривали, веселились — и никто не смотрел на искрящуюся на солнце водную гладь, а ветер, как назло, не доносил мольбы о помощи.
Рыбаки знают тысячи страшных историй — и о самом океане, и о ночи; о морских гадинах, жаждущих горячей человеческой крови; о сорвиголовах, полюбивших русалок, которых тянет на берег со времен сотворения мира, и о самом Эспиритус де ла Олас, древнем боге вод.
Кап-кап...
Кап-кап...
Тим идет по кромке прибоя, всматриваясь в едва заметную полосу горизонта: туда, где черное небо с вкраплениями звездных точек смешивается с черно-зеленой водой. Волны ласкают его ноги, шипит на песке пена, и кажется, что кто-то ступает за ним след в след.
След в след...
Кап-кап...
Он слегка удивляется, когда понимает, что вода доходит ему до колен, вздрагивает, оглядывается и не видит берега. Слишком темно, а на финке старого Эчевери почему-то не горит свет. И огней дальнего города – тоже не видно, хотя тот не засыпает ни днем, ни ночью. Тим ругается про себя, а потом и в голос – вдруг да кто-нибудь услышит? – пытается успокоиться и идет в направлении, кажущемся верным. Вот только вода уже достигает середины бедер, и дребезжащим холодком отзывается в груди страх.
А потом он видит свет – два оранжевых огонька и спешит к ним, почти бежит, если, конечно, в таком положении можно бегать. Ему наплевать, что вода поднялась выше пояса — небольшая яма на дне — такое бывает. Тим оступается, инстинктивно тянется вперед и касается чего-то скользкого и холодного. Моргают оранжевые огни-глаза, шипит океан, и сердце обрывается куда-то вниз...
Кап-кап...
Тик-так...
Кап-кап...
Тим подскакивает на постели, судорожно хватаясь за горло. Сон — всего лишь сон, вот только вздохнуть сразу не удается, сердце мечется в груди, пропуская удары. Лишь ценой неимоверных усилий удается отдышаться и немного успокоиться.
Кап-кап...
От этого звука Тим вздрагивает и, не утруждая себя поисками шлепанцев, спешит на кухню — закрывать проклятый кран. О том, что кухня находится в противоположном конце дома на первом этаже, когда как спальни располагаются на третьем, и часы в его комнате остановились еще неделю назад, он не думает. Потому что лучше об этом не думать: проще, безопаснее и почти не страшно. Все вокруг замедленно и плавно, даже его судорожные, нервные движения. И кажется, что он еще не вырвался из сна или, словно в детской сказке, живым попал к подводному владыке в царство льда, темноты и глубины.
Утром, уже в шутку, Тим рассказывает свой кошмар дяде Альберту: мол, что только не привидится в полнолуние. Старый моряк отчего-то хмурится и запрещает племяннику ходить к океану в его отсутствие. Тим обижается, но вспоминает, что так и так хотел съездить в город.
…Толпа кричала, стенала, выла, протягивала руки и пыталась ухватить. Это особенно забавно смотрелось с возвышения: когда какой-то грязный оборванец, стоя едва не в последнем ряду зевак, тянет к тебе руки – смешно, иначе и не скажешь. Отрепье! Жалкий и никчемный сброд! Им он никогда не выкажет своего страха, не этой черни и мрази видеть на его лице предсмертный ужас.