Оставаться в пустой квартире невыносимо. Я подхватываю куртку и бегу на улицу - вниз, перемахивая сразу через три ступеньки. От одиночества у меня давно припасено свое средство: пожалуй, единственное, все еще держащее меня в этом мире.

Мотоцикл стоит в гараже. Ждет. Он всегда готов погонять с ветром, да и время подходящее - машин на дорогах почти нет - ночь. Полнолуние, черт его подери.

Ревет мотор. Из-под колес выстреливают мелкие камушки. Наушники заполняет скрежет, вой, плач электрогитары и неожиданно-чистый и сильный голос вокалиста. Понятия не имею, что это за группа. Главное, к моему сегодняшнему душевному состоянию она подходит, как нельзя лучше.

***

– Ну ты и дал сегодня, братец, - слышится скрипуче с явной грассирующей «р». Пожалуй, если прислушаться чуть тщательнее, слова удастся разобрать и примитивным человеческим ухом.
– Смотри, сведешь в больницу, потом сам же переживать будешь.

– Интересно ж выходит, - а вот этот просто так не распознать, разве лишь войдет в комнату кто-то необычный, каких рождается один на сотню.
– Точно ушел?

– Несомненно, - отвечает из коридора рычун и кряхтит плохо смазанной дверцей древнего шкафа, в котором обитает… лет шестьдесят точно.
– Приступай.

Воздух чуть колышется, замирает, уплотняется и с громким бу-у-ух ударяет по клавиатуре. Через мгновение на ней сидит маленькое смешное существо, чем-то напоминающее мокрого синего вороненка, едва-едва поднявшегося на крыло.

– Уже третья клавиатура за месяц, - вздыхает из-за ковра Кузьма Ваняславлевич, он же домовой, он же полтергейст, он же «чертик-чертик, поиграй», укуська-угуська-цап-царапыч и наверное с полсотни всевозможных имен, ругательств, эпитетов, которыми награждают люди невидимых соседей. Прозвания Кузьма коллекционировал, как некоторые - оторванные пуговицы или пивные пробки, а потому временами специально устраивал что-нибудь эдакое - вдруг наградят новеньким имечком. Раз писатель в квартире завелся, надо пользоваться. Кузьма ведь и так всегда на страже: отпугивает телефонные звонки, когда человек работает, и присматривает, чтобы не пришел или не проснулся раньше времени в такие, как сегодня, ночи.

«Вороненок» фыркает и отворачивается. Разве он виноват, что для выхода в реальный мир ему обязательно нужно сломать какую-нибудь вещицу? Портить же электронику проще и менее рискованно. Если он чашку раскокает или стул раскурочит, человек мигом заподозрит, будто в его отсутствие кто-то хозяйничал в квартире. А с техники взять нечего, она и сама собой из строя выйти может. Потому, игнорируя ворчание Кузьмы Ваняславлевича, он поворачивается к экрану монитора, тот погашен, но когда подобное кого-нибудь останавливало?

– Сроки не ждут, - напутствует Кузьма.

«Вороненок» не отвечает. Он знает, как никто, что такое сроки, а еще - характер своего человека, который либо закончит рукопись вовремя, либо не напишет вообще ничего.

– Человек сравнил сновида с эльфом, представляешь?

Кузьма усмехается. К ушастым существам, ворующим младенцев из колыбелей, жители снов точно не имеют ни малейшего отношения.

– Сам? Ну хоть так.

– Да!
– «Вороненок» ничего не имеет против. Его, наоборот, радует, когда человек видит дальше соплеменников. Это означает, что вскоре он оправится от затянувшейся меланхолии и снова сможет работать самостоятельно, а пока невидимые литеры появляются на погасшем экране только для того, чтобы приехавший под утро писатель прочел их, не видя, и переписал заново. В конце концов, творческий кризис случается у всех, и музы - какими бы они ни были - должны помогать.

***

Я возвращаюсь под утро, ставлю мотоцикл в гараж, наскоро умываюсь и сажусь за компьютер, включаю его и улыбаюсь, хотя вряд ли снова сломавшаяся клавиатура - повод для радости. Дело в другом: месяц назад я думал, что не смогу написать ни строчки, но вот уже с неделю не вылезаю из романа, а по ночам блуждаю в придуманном мною же самим мире.

Безумен ли я? Скорее всего, да. Но это - сладкое безумие, и жить без него я не пожелал бы ни за какие блага.

В это время где-то в сопредельном измерении, который я в шутку называю четвертым кривоколенным континуумом, спит «вороненок», свернувшись маленьким синим комочком, и улыбается во сне.

Минуты кажутся секундами, часы - минутами, но телефон звонит, когда дневная норма закончена, а потому я спускаюсь во двор, а затем перехожу на другую сторону улицы. Разве не для того существуют друзья, чтобы встречать их время от времени или иногда разделять с ними обеденные перерывы?

— Моя стиральная машинка питается носками, – с истинным прискорбием в голосе говорит программист Артур, по привычке, преследующей его еще с третьего класса школы, в которой мы и познакомились, смешно морщит нос и вгрызается в кусок пиццы так, словно не ел с позапрошлого года. — Она их реально ест! Другого объяснения я просто не могу найти.

— О… и не только их, — замечает Татьяна, кровожадно косясь на пиццу. Она предпочла заказать овощной салатик, решив, будто в чисто мужской компании обязана выглядеть идеалом здорового образа жизни, который, как известно, недостижим.

По мнению Татьяны, образ настоящей женщины заключался в умении есть как птичка (гарантия того, что не потолстеет и будущего мужа едой не обделит) и поддержании красоты любыми средствами, не указанными в Уголовном кодексе. Увы, сослуживцы почему-то (в унисон или перебивая друг друга) восхищаться ею не торопились, и под конец обеденного перерыва голодная и недовольная Татьяна начала скучать. Впрочем, новый разговор она вполне могла и поддержать. Тему подняли жизненную и даже наболевшую.