По крыше палатки гулко шлёпнуло, словно кто-то ударил кулаком, и следом тут же послышался стук. Маша закрыла рот ладошками, чтобы не закричать. Рядом с палаткой каркнула ворона.

— Ти-ти-тихо, Маш, это ветка упала, — еле слышно прошептал Петька. Кулак сдавил рукоять ножа так, что под тонкой кожей побелели суставы.

— А почему кричит ворона? — спросила Маша.

Девочке очень хотелось очутиться в своей кроватке. Засунуть руки и ноги в одеяло, попросить маму сделать «куколку», чтобы та подбила одеяло под тело. Если рядом будет ещё и медвежонок Серёжка, то вообще нечего бояться — его плюшевые лапы защитят от липких прикосновений скользкого языка. Сама Маша никогда не видела ночного гостя, но чувствовала запах сгнивших яблок…

— Маш, ворона тоже испугалась, ко-когда шлёпнулась ветка. Может, она то-тоже караулит Бабайку. Как ты думаешь? — Петя пытался говорить как взрослые, но сквозь бравурную насмешку пробилось-таки дрожание голоса.

— Пусть тогда она напугает Бабайку, чтобы он к нам больше не приходил, — попросила у Пети перепуганная Маша.

Её пугало абсолютно всё: ночь за пологом палатки, бесстрастная луна, редкие побрехивания Удмурта, шелест ветра и ночные скрипы. Петька крепился, всё-таки он старше, однако и его узкую грудь изнутри облепила липкая паутина страха. Он никогда не рассказывал, из-за чего раздался тот самый дикий крик, разбудивший домашних. Именно в ту ночь мальчик описался и начал слегка заикаться.

— Маш, она не должна спугнуть его. Мы сами поймаем Бабайку и позовём полицию. Пусть тогда его накажут, чтобы не лазал по домам. Вот посадят его в тюрьму, тогда он заплачет и будет просить, чтобы выпустили. А мы придём и возьмём обещание, что он никогда-никогда больше не будет выходить из нашего шкафа. Сейчас же не кричи, а то спугнём, — Петька прислонил палец к губам.

Ночную тишину прорезал скрип открываемой двери, следом раздалось чирканье колёсика зажигалки. Крыльцо вздохнуло под тяжёлой поступью. Маша услышала лёгкое потрескивание сгорающего табака и шумный выдох дыма, каким травил себя папа. Полог отодвинула крупная ладонь, внутрь палатки заглянуло небритое лицо:

— Ну как вы тут, сорванцы? Не страшно? В дом не хотите пойти?

Петька храбро улыбнулся отцу:

— Нам совсем нестрашно. Мы х-храбрые и никого не боимся.

Маша хотела уже встать и пойти в детскую, но после Петькиных слов только выше подтянула одеяло. Эх, если бы она успела откликнуться чуть раньше…

— Нет, пап, нам и тут хорошо, — слабым голоском подтвердила она, а сама молила про себя: «Папа, не уходи, останься подольше».

— Ну, смотрите, если что мы рядом, присматриваем за вами. Скоро рассвет и вместе с ним выпадет роса, если станет холодно, то прибегайте, храбрецы! — улыбнулось небритое лицо.

— Пап, а правда, что когда Бабайка вырастает, то его начинают звать по-другому? — спросила Маша, чтобы папа чуть дольше задержался с ними.

— Это как же называют взрослого Бабайку? — снова расплылось небритое лицо.

— По телевизору говорят, что его зовут Кризис, и он то приходит, то уходит. Прямо как наш Бабайка, и взрослые им друг друга пугают, вот мы и подумали что…

— Нет, солнышко, это не так. Кризис — это придумка тех, кому лень работать. А у нас с вами вон какой большой огород, и участок за деревней — нам никакой кризис не страшен. Спите спокойно и не бойтесь никакого Бабайку. Если он придёт, то я его лопатой по хребтине перетяну, чтобы не лазил к хорошим детям, — папа подмигнул на прощание и скрылся за пологом.

Дети послушали, как он затушил сигарету и поднялся в дом. Удмурт сонно тявкнул. Снова наступила тишина, даже листья яблони перестали шептаться между собой.

— Петька, а вдруг Бабайка вылезет из нашего шкафа и увидит, что нас нет? Вдруг он тогда утащит моего Серёжку? — Маша вдруг села на одеяле.

Как там медвежонок без неё? Он впервые ночевал один в полной темноте.

Тонко зазвенел комариный писк. На стене заплясала огромная, страшная тень от насекомого, которое очень близко подлетело к свечке. Петька хлопнул ладошами, стараясь поймать назойливое создание, и от этого хлопка погас единственный источник света. Маша тихо ойкнула и нырнула под одеяло.

На парусиновой ткани зашевелились тени веток яблони. Они, словно костлявые руки мертвецов, переплелись в свете луны и потянулись к палатке. Рядом снова прокричала ворона. Сразу стало неуютно, холодно и очень страшно.

Петька пытался найти спички, чтобы зажечь свечу, но, как назло, проклятый коробок куда-то запропастился. Петька долго шарил по палатке, шептал про себя детские ругательства. Маша боялась отпустить одеяло, уставившись на костлявые руки, чьи тени скользили по парусиновой крыше. Вот-вот они пролезут под полог палатки и тогда…

— Маш, я по-пойду домой, за спичками, — прошептал Петька и дёрнулся к выходу.

— Петь, я боюсь, — Маша схватила за руку, вцепилась, как хватается за соломинку утопающий. — Вдруг тебя поймает Бабайка?

— Не бойся, его нет в комнате, — тихо ответил Петька и аккуратно освободил руку. — Я специально подставил стул под шкаф, у родителей он не вылезет, так что ему остаётся только один выход — в наш «Шкав».

— Петька, я всё равно боюсь, — прошептала Маша. — Можно я с тобой?

— Не говори глупостей, я до крыльца и обратно, у папы там зажигалка лежит, — Петька подполз к выходу и застыл. — Тихо, Маша, слушай.