Целуя Иржину в анфиладе полуразрушенных монастырских комнат, я думал о том, что ложь, которую я только что сообщил ей, необходима для ее же блага. Ей лучше поверить в то, что слышала всего лишь пьяный бред виконта Моравского. Баронесса должна увериться в этом, чтобы не стать жертвой заговорщиков. Иначе риск для ее жизни становился слишком велик. Я чувствовал, как в сердце моем борются противоречивые чувства. Ложь, которую я произнес, казалась мне необходимостью, даже благом, которое я даровал ей, хотя где-то в душе и понимал, что, на самом деле, это был лишь способ заглушить собственную совесть. И мне становилось стыдно за то, что я обманывал женщину, что заговора не существует. Я осознавал, что, выдавая за пьяный бред слова виконта Моравского, который глупо проговорился в тот момент, выдав правду баронессе, я не только обманываю ее, но и самого себя.

Мне снова не удалось побыть наедине с баронессой подольше. Наши поцелуи неожиданно прервал близкий шум. Как выяснилось, это солдаты, которым я дал задание заниматься уборкой в развалинах, добрались и до этих помещений. Выполняя мое поручение со всей возможной тщательностью, они выкидывали мусор, накопившийся внутри руин за века, через оконные проемы, чтобы потом отвезти его на телеге в сторону заброшенного кладбища. Впрочем, сегодня там снова хоронили павших солдат. Поднимая старинные могильные плиты, убитых бойцов клали в могилы поверх истлевших останков древних покойников.

Прощаясь, я еще раз взглянул на Иржину. Ее милое лицо светилось надеждой, а прекрасные глаза смотрели на меня с любовью. В этот миг я понял, что ее судьба за последнее время стала для меня не менее значимой, чем моя собственная. И я готов был рисковать, чтобы защитить ее, даже если это означало, что мне придется лгать снова и снова. В предстоящей опасной игре с австрийскими заговорщиками я надеялся, что смогу сохранить это хрупкое счастье, которое баронесса с ее утонченной красотой и нежным голосом приносила в мою жизнь. Я опять уходил, а она смотрела мне в след, улыбающаяся и стройная, словно покорная хрупкая цветочная ветка, готовая сломаться под тяжестью зимнего снега навалившихся проблем.

Я хорошо понимал, что для баронессы, привыкшей к комфорту, уже одно то, что, несмотря на опасность для жизни, она проделала весь этот переход от замка Гельф вместе с обозом боевого отряда, было настоящим подвигом. И я сознавал, что все это она сделала ради меня, преодолевая трудности пути единственно для того, чтобы находиться ближе ко мне. Но, теперь сложилась новая опасная ситуация, в которой лишь уверенность самой Иржины в том, что никакого заговора не существует, могла спасти ее от мести заговорщиков. В то же время, я не мог не осознавать, что эта самая ложь, к которой я был вынужден прибегнуть, ради того, чтобы успокоить эту женщину, влюбившуюся в меня и оказавшуюся верной монархисткой, волнующейся за судьбу своего императора, коробила меня изнутри, заставляя переступать через себя.

Выйдя наружу из бывших покоев монастырского настоятеля, я напряженно продумывал собственную линию дальнейшего поведения. В сложившейся ситуации я собирался вести свою собственную игру. Притворившись, что поддержу этих двух заговорщиков, виконта и графа, я надеялся на то, что они помогут мне вскоре попасть в Россию. Ведь они были заинтересованы в моем посредничестве, мечтая наладить связи при дворе в Петербурге. Следовательно, они постараются отправить меня туда побыстрее. Признаться, мне уже сильно надоела эта тупая война, и очень хотелось, оказавшись дома, заняться, наконец-то, прогрессорством. Иначе, плохой из меня получится попаданец, если технический прогресс не продвину ради блага Отечества, как можно скорее!

Но, я понимал, что решился вести очень опасную игру, где каждый ход мог стать роковым. Притворившись, что поддерживаю виконта и графа, я надеялся, что они, увлеченные своими амбициями, не заметят, как я вынашиваю свои собственные планы. Они нуждались в моем посредничестве, чтобы наладить связи с вельможными особами в России, я же собирался использовать этот их план в своих интересах.

Хотя, в глубине души меня терзали сомнения. Что, если Свидетели Великой Моравии раскроют мои истинные намерения? И что будет, если Иржина случайно узнает правду, поняв, что я вру ей? Впрочем, обстоятельства и без того складывались весьма неожиданным и опасным образом. С одной стороны, у меня под командованием находились храбрые солдаты, с которыми я уже преодолел в этой реальности 1805 года многие трудности военного похода, несколько раз побеждая французов и захватив богатые трофеи. Но, с другой стороны, результатом похода стало и то, что мы попали в союзнические объятия австрийцев, от которых сразу сделалось душно и неуютно. Ведь австрийских солдат вокруг нас оказалось слишком уж много, а виконт, граф и барон проявили себя такими союзничками, с которыми, как говорится, и врагов не надо.

Во дворе монастыря я увидел графа Йозефа Бройнера-Энкровта, сидящего на коне в парадном полковничьем мундире. Заметив, что я смотрю на него, он крикнул издали:

— Залезайте в седло, князь, и проедемся по окрестностям!

Я приказал солдатам, стоящим рядом, и моего Черныша они привели очень быстро. Вскочив на своего черного коня, я догнал графа. И мы вместе выехали за пределы монастыря. Как только мы оказались вдали от солдат, граф спросил меня холодным тоном:

— Ну что, князь, как там баронесса? Удалось ли вам убедить эту любопытную женщину?

— Вполне, — кивнул я.

Граф взглянул на меня со своим хищным прищуром, проговорив:

— Если так, тогда, как я полагаю, вы уже сделали свой выбор?

— Сделал. И я постараюсь помочь вам, задействовав свои связи при дворе в Санкт-Петербурге. Вам только требуется обеспечить мое скорейшее возвращение в Россию, — сказал я.

Он посмотрел на меня с недоброй ухмылкой, проговорив:

— А вот этого, князь, я вам обещать не могу. По крайней мере, в нашем нынешнем положении. Прямо сейчас над нами сгущаются настолько грозные тучи, которые скоро разродятся такой грозой политических противоречий, что эта война, которую мы ведем с французами, покажется мирным временем. Потому что война, которая разразится за возрождение Великой Моравии, затмит для нас все войны с Наполеоном. Она проявит всю внутреннюю силу нашего народа, который устал веками жить под гнетом проклятых Габсбургов.