Мы поднялись выше облаков, и внезапно тряска почти прекратилась. Над нами раскинулось закатное небо, а под нами — бескрайнее бело-серое море облаков. О’Мэлли рискнул открыть глаза.

— Боже правый, — выдохнул он. — Мы действительно летим.

Я улыбнулся его изумлению:

— Добро пожаловать в двадцатый век, Патрик.

Он покачал головой:

— Никогда не думал, что буду парить над облаками, как в сказке.

Я посмотрел в иллюминатор на удаляющийся Кливленд. Где-то там, позади, остался Акрон с его запахом резины и тайной смерти Милнера. Где-то там началась охота за нами. Но здесь, в вышине, мы были недосягаемы.

Впереди нас ждал Бостон и новые ответы. А может быть, и новые вопросы. Теперь пути назад не было.

Continental Trust не знал, с кем они связались. Человек из будущего против финансовых воротил 1920-х. И в этой игре я не собирался проигрывать.

Fairchild летел на восток, унося нас прочь от опасности и навстречу новым тайнам, которые скрывал старый дом Стерлингов в Бостоне. Самолет ревел на высоте пяти тысяч футов, прорезая сумеречное небо.

Мы летели уже более трех часов, и каждую милю самолет боролся с нарастающим встречным ветром. Тучи сгущались, превращая кабину в тусклый аквариум, освещаемый лишь мерцанием приборной доски из кабины пилота.

О’Мэлли наконец начал привыкать к полету. Его бледность сменилась задумчивым выражением, и он уже не так судорожно хватался за сиденье при очередной воздушной яме.

— Почему именно дом в Бостоне? — спросил он, пытаясь перекричать монотонный рев мотора. — Что вы надеетесь там найти?

Я склонился ближе к нему:

— Мой отец не был человеком, который умер бы, не оставив доказательств. Из разговоров с Риверсом и Милнером становится ясно, что у него есть информацию о Continental Trust. Должны быть записи, документы… Что-то, что расскажет нам, что такое «Анакондо».

— А если там ничего нет?

— Тогда мы вернемся в Нью-Йорк с пустыми руками и новыми вопросами, — я попытался улыбнуться, но тут самолет резко дернулся, проваливаясь вниз на несколько десятков футов.

О’Мэлли побледнел, но сдержал крик, лишь еще крепче вцепившись в подлокотники.

В кабине пилота Риддл что-то переключил, и мотор заработал ровнее. Он обернулся к нам и прокричал:

— Приближаемся к Бостону! Будет немного тряско — фронт непогоды!

Это оказалось еще слабо сказано. Следующие сорок минут самолет бросало и раскачивало, словно листок в осеннем шторме.

Дождь хлестал по кабине, превращая иллюминаторы в размытые пятна. Даже я, при всей моей адаптированности к полетам из будущего, начал чувствовать приступы тошноты.

— Сейчас заходим на посадку! — крикнул Риддл. — Держитесь!

Самолет начал снижаться, прорезая плотную пелену облаков. О’Мэлли снова тихо шептал молитву, и я не мог его за это винить. Полет на одномоторном самолете в непогоду в 1928 году испытание не для слабонервных.

Внезапно облака расступились, открывая мерцающие огни. Бостон лежал перед нами. Россыпь огней в ночной темноте.

— Вот это вид, — выдохнул О’Мэлли, на мгновение забыв о своем страхе.

Земля приближалась. Огни, сначала похожие на далекие звезды, превращались в уличные фонари, освещенные окна, автомобильные фары. Самолет снижался по спирали, и вскоре я смог различить огни небольшого аэродрома на окраине города.

Последние метры перед землей были самыми напряженными. Ветер швырял маленький самолет из стороны в сторону, но Риддл мастерски выровнял машину в последний момент.

Колеса коснулись земли с громким ударом, самолет подпрыгнул, снова коснулся полосы и наконец покатился по мокрому грунту, постепенно замедляясь.

— Добро пожаловать в Бостон, джентльмены, — объявил Риддл, когда мы наконец остановились у края летного поля. — Не самая элегантная посадка в моей карьере, но, как говорят, любая посадка, после которой вы можете ходить, это хорошая посадка.

О’Мэлли выдохнул с явным облегчением:

— Спасибо, что не сказали это перед вылетом.

Аэродром был практически пуст. Несколько ангаров, маленькое здание диспетчерской и ни души вокруг. Дождь превратился в легкую морось, а холодный ветер пронизывал до костей.

— Дальше что, босс? — спросил О’Мэлли, когда мы, расплатившись и попрощавшись с Риддлом, оказались под тусклым светом единственного работающего фонаря.

— Нужно поймать такси, — я оглядел пустынную дорогу. — Но сначала…

Я подошел к телефонной будке у диспетчерской и набрал номер. Междугородний разговор с Саутгемптоном снова занял несколько минут, но в конце концов мне удалось связаться с Констанс.

— Мы долетели, — сказал я ей. — Спасибо, Констанс. Ты спасла нам жизнь.