Я кивнул, наблюдая за ее реакцией. В ее глазах читался не страх, а азарт. Тот самый особый журналистский азарт, который заставляет репортеров рисковать жизнью ради сенсации.

— Именно поэтому я хочу, чтобы ты была предельно осторожна, — я протянул руку через стол и накрыл ее ладонь своей. — Это уже не просто расследование. Это может быть вопрос жизни и смерти.

Я почувствовал, как ее рука слегка дрогнула под моей, но в следующий момент она перевернула ладонь и сжала мои пальцы:

— Мы не можем отступить сейчас, когда так близко подошли к истине.

Я посмотрел в ее глаза и принял решение. Надо действовать именно так, как я решил раньше.

— У меня есть кое-что, — я достал из портфеля подготовленные документы. — Я узнал, что, возможно, Continental Trust имеет связи не только в Америке.

Я разложил перед ней бумаги: поддельные банковские выписки, отчеты о перемещении средств через швейцарские банки, копии телеграмм между представителями Continental Trust и европейскими финансовыми учреждениями.

— Что это? — Элизабет схватила документы, живо просматривая их.

— Я сделал копии из архива Харрисона, — солгал я, наблюдая, как она жадно изучает материалы. — Похоже, они выстраивают международную сеть. Франция, Швейцария, возможно, и другие страны.

Элизабет подняла на меня взгляд, полный возбуждения:

— Это объясняет многое! Европейские связи, их интерес к международным валютным операциям…

Пока она говорила, я встал и подошел к окну, якобы проверяя, нет ли слежки снаружи. На самом деле мне нужна пауза, чтобы собраться с мыслями.

То, что я делал, было манипуляцией чистой воды. Я намеренно направлял талантливую журналистку по ложному следу, чтобы защитить ее от опасности.

Но был и другой мотив, в котором я не хотел признаваться даже себе: я не хотел, чтобы она была рядом со мной в критический момент. Не хотел, чтобы она видела, как я буду использовать знание о грядущем крахе для личного обогащения.

— Уильям? — ее голос вывел меня из задумчивости. — Ты в порядке?

Я повернулся. Она стояла совсем близко, ее лицо выражало беспокойство и что-то еще, что-то очень личное, непрофессиональное.

— Я беспокоюсь о тебе, — сказал я тихо. — После смерти Милнера они могут прийти за любым, кто слишком близко подошел к их тайнам.

Элизабет подошла еще ближе:

— Я все думаю о том, что ты сказал в «Синей птице». О возможном экономическом крахе… Что если «Анакондо» — это план по извлечению выгоды из грядущего кризиса?

Я вздрогнул. Она слишком близка к истине.

— Возможно, — ответил я, стараясь звучать невозмутимо. — Но сейчас меня больше беспокоит твоя безопасность.

Я протянул руку и осторожно коснулся ее щеки. Элизабет замерла, ее глаза расширились от неожиданности.

— Уильям…

Я не дал ей закончить. Наклонившись, я поцеловал ее, сначала нежно, почти целомудренно, но когда она ответила, углубил поцелуй. Ее руки скользнули вверх по моим плечам, обвили шею.

Это не было частью плана, по крайней мере, не осознанного. Но, прижимая ее к себе, чувствуя тепло ее тела, я понимал, что действую инстинктивно. Переводя разговор из опасной интеллектуальной плоскости в эмоциональную, личную.

— Я боюсь за тебя, — прошептал я, когда мы на мгновение оторвались друг от друга.

— А я боюсь, что мы упустим шанс разоблачить их, — ответила она, но ее дыхание уже сбилось, а пальцы лихорадочно перебирали пуговицы моего жилета.

— Элизабет, — я снова поцеловал ее, на этот раз более страстно, руками скользя по изгибам ее тела. — Давай не будем говорить о расследовании. Не сейчас.

Она кивнула, и я понял, что мой маневр удался. Мы медленно двинулись в сторону спальни, не размыкая объятий, оставляя на полу предметы одежды, мой пиджак, ее домашние туфли, мой галстук…

Маленькая спальня, освещенная лишь светом фонарей и серебристым светом луны, проникающими через незашторенное окно, казалась островком спокойствия среди бурлящего мира. Кровать была узкой, почти аскетичной. Типичная кровать независимой женщины, для которой сон лишь короткий перерыв между часами работы.

Я опустил Элизабет на постель, продолжая целовать ее губы, шею, плечи. Ее руки двигались так же решительно, как и всегда, уверенно расстегивая оставшиеся пуговицы, исследуя контуры моего тела.