Танабэ откинулся в кресле, его длинные пальцы постукивали по дорогому портфелю, лежащему на коленях. Он смотрел на Кобаяши с уверенностью человека, который привык покупать всё, что хочет.

— Ты знаешь, Кобаяши-сан, — начал Танабэ, его голос был скользким, как масло, — смерть Сато в «Белом Тигре» — это подарок судьбы. Мураками и его «Спрут» слишком долго сидели на вершине. Пора их скинуть. Окунуть в грязь, подпортить репутацию так, чтобы ни один клиент не захотел переступить их порог.

Кобаяши прищурился, его лицо осталось непроницаемым, но пальцы перестали стучать. Он знал, к чему идёт разговор, но хотел услышать всё.

— И как ты это видишь? — спросил он, его голос был хриплым, с ноткой усталости. — Мураками не дурак. Он уже копает, и моя лучшая детектив, Танака, вцепилась в дело, как собака в кость.

Танабэ фыркнул, его крысиные глаза блеснули.

— Мураками — проблема, но решаемая, — сказал он. — Я хочу, чтобы «Спрут» стал виновным. Не повар, не случайность — вся их империя. Сделай так, чтобы все думали, что Мураками заказал Сато. Репутация рухнет, клиенты разбегутся, а я… — он улыбнулся, показав мелкие зубы, — я займу их место. Токио любит победителей, Кобаяши-сан. И я собираюсь победить.

Кобаяши откинулся в кресле, его взгляд стал тяжелее. Он провёл рукой по подбородку, будто взвешивая слова Танабэ.

— Прямых улик против Мураками нет, — сказал он медленно. — Пока всё указывает на то, что яд подсыпал кто-то посторонний. Повар, Накамура, — слабое звено, но он твердит, что не виноват. И Танака… она нашла записи, где кто-то другой трогал фугу. Это усложняет дело.

Танабэ наклонился вперёд, его улыбка стала шире, но холоднее. Он щёлкнул замками портфеля и вытащил три толстые пачки иен, аккуратно перевязанные резинками. Деньги легли на стол с глухим стуком, и в комнате повисла тишина, тяжёлая, как перед бурей.

— Сделай виновным «Спрут», — сказал Танабэ, его голос стал тише, но твёрже. — Не важно, как. Подбрось улики, надави на повара, припугни свидетелей. Мураками должен утонуть, и я хочу, чтобы это выглядело правдоподобно. Этих денег хватит, чтобы закрыть глаза на… сложности. Если все получится — дам сверху еще столько же.

Кобаяши посмотрел на пачки, его губы медленно растянулись в улыбке — ленивой, но жадной. Он протянул руку, небрежно сгрёб деньги и сунул их в ящик стола, даже не пересчитывая. Его глаза встретились с глазами Танабэ, и в них не было ни тени сомнения.

— Договорились, — сказал он, его голос был почти весёлым. — «Спрут» упадёт. Я найду способ, Танабэ-сан. Мураками не выкрутится.

Танабэ кивнул, его крысиное лицо озарилось удовлетворением. Он встал, поправил пиджак и направился к двери, бросив напоследок:

— Не подведи, Кобаяши. Я не люблю ждать.

Дверь закрылась за ним, и Кобаяши остался один, глядя на закрытый ящик стола. Его улыбка не исчезла, но в глазах мелькнула тень — он знал, что играет с огнём. Но деньги были тёплыми, а Мураками — всего лишь целью.

Под тусклым светом одинокого фонаря, в заброшенном складе на окраине Токио, воздух был пропитан сыростью и запахом ржавчины. Тени тянулись по бетонному полу, как длинные пальцы, цепляясь за ржавые балки и груды ящиков. Двое мужчин стояли в центре, их голоса были низкими, почти заглушёнными эхом пустоты. Третий человек, закутанный в тёмный плащ, молча ждал в стороне, его лицо скрывал капюшон, а руки были спрятаны в карманах.

Первый мужчина, высокий, с резкими чертами лица и холодными глазами, говорил медленно, с лёгкой улыбкой, которая не касалась его взгляда.

— Отличная работа, — сказал первый, его голос был мягким, но в нём звенела сталь. Было понятно, что он тут главный. — Сато был занозой. Замминистра, который слишком много знал, слишком много мешал. Теперь он молчит. Всё, как мы планировали.

Второй усмехнулся, его глаза блеснули в полумраке.

— Фугу — идеальный ход, босс, — ответил он, понизив голос, хотя вокруг не было ни души. — Никто не заподозрит нас. Все смотрят на Мураками, на его повара. Полиция жрёт наживку, как акулы. Скоро «Белый Тигр» закроется, а с ним и весь их бизнес.

Первый кивнул, его пальцы скользнули по краю ящика, будто он наслаждался текстурой старого дерева.

— Мураками крепкий орешек, — сказал он, его улыбка стала шире, но холоднее. — Но он сломается. Мы дали им повод, а полиция сделает остальное. Главное — держать всё в тени. Никаких следов.

Второй хмыкнул, бросив взгляд на третьего человека, который всё ещё стоял неподвижно, как статуя. Его молчание было тяжёлым, почти осязаемым, но ни первый, ни второй не обращали на него внимания, будто он был частью декораций.