– Ну чего ты, - Серпантин потрепал меня по голове, - плачешь что ли?

Плакала. Так глупо и неправильно продолжать сидеть здесь, на промерзшей земле и лить слезы по не сложившемуся счастью, но именно в этом я впервые нашла утешение. И плакала так громко, так искренне, словно вместе со слезами должна была уйти боль.

Старый музыкант обхватил и прижал меня к себе, чтобы хоть как-то унять нарастающую дрожь.

– А знаете, что самое ужасное?
– всхлипнула я, - что наступит момент, когда все закончится. Я ведь очень сильно любила Олега, он был мой первый, и никого другого не искала. У нас была невероятная история, про такие говорят: легендарная любовь. Слышали? Но сейчас каждый из нас больно кусает другого, чтобы прям насмерть. Вы знаете, зачем мы это делаем? – Валера растерянно покачал головой, - вот и я не знаю. Но чувствую, что наша красивая история постепенно заканчивается, что ничего не осталось, даже простого уважения. И это страшно.

Я кожей почувствовала, как фигура Валеры напряглась, одеревенела. Одним резким движением он поднялся на ноги и сделал шаг в сторону. Сидя на бордюре, я не могла разглядеть его лица, и понять, что случилось, но следующая фраза ушатом ледяной воды выдернула меня обратно в реальность.

– Страшно, Яна, это когда твою любимую выписывают из больницы и говорят, что последняя химия сработала и есть тенденция к улучшению. И страшно слышать, как она звонит сестре, а потом дочери и плачет от счастья, потому что все уже позади. Зовет в гости, обсуждает дела, строит планы, на завтра, или может послезавтра, потому что сейчас она почему-то очень устала и должна отдохнуть. А ты знаешь, что ни черта уже не поможет, и врачи отпустили ее умирать, у тебя на руках, в вашей с ней кровати. Вот что страшно, сладуся. А все это, - он презрительно плюнул на асфальт и процедил: - белкины забавы.

Валера выпрямился и направился в сторону клуба, но через пару метров обернулся назад:

– Ехала бы ты домой, Вадимовна, спать пора.

Уже в такси, откинувшись на мягком изголовье, я прокручивала в голове страшные слова Серпантина. Из непоправимого только смерть, все остальное можно решить. Но ведь я не была мертвой, а наоборот, жила и мечтала прожить еще столько же, помноженное на столько же. И по-прежнему мечтала любить, растить детей, путешествовать, красить стены в модный цвет горчицы, ссориться по мелочам из-за пересоленных котлет и целоваться. Очень –очень долго, пока однажды не случится непоправимое.

Медленно, будто давая себе шанс передумать, я открыла вотс ап и написала сообщение:

«Однажды наше свидание сорвалось, но если ты решишься позвать меня снова, я буду рада».

Отправлено. Я недовольно уставилась в экран, перечитала написанное и выругалась. Какие-то неуместные заигрывания школьницы, когда давно пора во всем признаться. Второе сообщение выглядело так:

«Стоило сказать раньше, я разошлась с Олегом».

Отправлено. Волна недовольства прошлась по мне, заставляя изогнуться, как сломанная кукла. Ужасные казенные фразы, которые снова говорят только половину правды. Зачем это все, когда можно наконец сказать… И я сказала. В третьем и последнем смс:

«Мы разводимся. Все очень непросто, но назад дороги нет».

Вот и все. Три короткие исповеди у меня на ладони. Я внимательно следила за тем, как одно за другим они загораются синим цветом. Значит, Виталик тоже не спит. Значит, теперь он все знает.

Сердце стучало так быстро, что на секунду показалось - от этих ударов можно сойти с ума. Стук раздавались в ушах, висках, груди и даже в подрагивавших в такт пальцах.

Закрыв глаза, я снова откинулась на спинку, плотно сжав телефон в руке. Ладонь была мокрой от пота, и мобильный едва не выскользнул, когда я получила ответ.

Мысленно уговаривая себя резко сдернуть пластырь и закончить эту пытку, я снова уставилась в экран:

«Завтра в районе двенадцать приеду к тебе. Ничего не готовь, еду закажу сам. Спокойной ночи».

Глава 11

Всю ночь я электровеником носилась по квартире, убирая, вытирая пыль, намывая книжные полки на самом верху, именно там, куда не попасть даже со стремянкой в прыжке и парашютом в зубах.

И конечно в голове крутилась логичная мысль, что Игнатов ни за что не полезет смотреть, чистые ли у меня в доме потолки, но я отгоняла ее прочь. И убирала. Утюжила. Драила.

Уже под утро, засыпая, думала об одном: слава Богу, еду закажет Виталик. Не знаю, что там будет, главное чтобы побольше. И чтобы непременно роллы.

Перед тем как сознание погрузилось в небытие, я произнесла: «Нужно заказать роллы», и, наконец, отключилась.

Снились комки риса, прыгающие по лососю.

– Щекочи его, щекочи, - кричал лист нори, набрасываясь на соленую рыбину.

В этот момент чьи-то пальцы больно впились в ребра, заставляя меня изогнуться и открыть глаза. Сверху нависли лица Вари и Миши, последний вцепился в мою пижаму, и подобно полководцу на поле боя, выкрикивал сестре команды:

– Щекочи ее, щекочи!

Глухо застонав, я закрыла лицо подушкой, в надежде украсть еще пятнадцать минут сна. Глаза щипало от усталости, мозги отказываюсь работать вовсе и на просьбу сына о завтраке я пробурчала «угу» и повернулась на другой бок.

– Мама, уже половина одиннадцатого, мы все печенья съели, - осторожно произнес Миша через пять минут.

Эта новость лучше электрошока подкинула меня вверх. Весь сон как рукой сняло, а вместо песка из глаз посыпались искры. Я с ужасом посмотрела на циферблат электронных часов и будто бы не веря в увиденное, спросила: