Шрифт:
На каждый мой «тук» ее вздох. Протяжный, жалобный.
Или это стонет Герда, которая в кои веке улеглась внизу и спокойно смотрит на своего хозяина?
Я глажу Лилю, перебираю пальцами ее волосы, как струны гитары. Нет, не гитары, арфы. Уверен, будь она музыкальным инструментом, то звучала бы именно так – величественно и нежно.
Мы молчим так долго, что я уже не знаю, нужно ли что-то говорить, объяснять. Впервые за последнее время мне хорошо. Вот так прижимать к себе женщину и ни о чем не думать. Но поймав на себе напряженный взгляд Лили, спрашиваю:
– Что тебе снилось.
– Ничего, - она сжимает губы, - ерунда всякая.
– От ерунды так не плачут. Ты можешь рассказать.
Она и правда может. Там не будет ничего нового, того, что я бы уже не знал, но уверен, Лиле нужно, чтобы кто-то ее выслушал.
Она колеблется совсем недолго. Секунду или две. Лицо становится вдруг серьезным, так, что я вспоминаю, передо мной школьная учительница. Лиля отстраняется, убирает со лба волосы, проводит ладонями по закрытым векам и щекам, а потом, наконец решившись, произносит:
– Ты вряд ли знаешь, но некоторое время назад я была замужем, за известным предпринимателем и начинающим политиком Исмаиловым Тиграном. Впрочем, начинал он не долго и уже через год своей политической карьеры сел в тюрьму. А потом умер, но сниться от этого он мне не перестал.
– Вряд ли это приятные сны, - говорить о бывшем муже неприятно. А еще хуже осознавать, что дело не в Исмаилове, и я бы бесился, будь на его месте кто-то другой, что это вообще не важно.
Лиля моя и точка.
– Нет, - она отрешенно качает головой, - не приятные. И никогда приятными не были. Понимаешь, мой бывший муж он… он был плохим человеком.
О да, милая, мне ты можешь об этом не рассказывать. Уж я прекрасно изучил все глубины его черной, ничтожной души. Но я молча стискиваю кулаки и слушаю, потому что Лиле нужно выговориться.
– Я… я не просто так приехала сюда. Черт, за последние три года я ничего не делаю просто так, веришь? Не было и дня, чтобы я могла просто взять Давида и пойти по магазинам. Встретиться с подружкой в кафе или позвонить своим старым приятелям, если те еще остались. Нет, вместо этого я трясусь, что что-то может случиться.
– Что именно?
– Что вернется он.
Лиля умудряется вложить в короткое слово «он» столько ненависти, что мне даже становится легче. Нельзя, невозможно, просто немыслимо любить того, кого так сильно ненавидишь.
– Твой муж? Этот… - я повторяю ее же цитату: - плохой человек?
Лиля поднимает на меня омуты своих глаз и шепчет:
– Тигран не был человек. Он настоящее чудовище.
Мне не нравится то, как при этом Лиля смотрит на меня. Будто бы ждет, что я вот-вот скину маску и покажу ей фирменный исмаиловский оскал. Вместо этого я прижимаю к себе хрупкую, дрожащую фигуру и шепчу:
– Все прошло.
– А если нет? – Лиля цепляется пальцами за край моей куртки. Я так и не успел ее снять. – Такие как Тигран не умирают, я просто не верю, что он мог отделаться смертью. Слишком малая цена за все, что он сделал.
– Расскажи...
Глава 36
– Расскажи..
Озвучивая это я прекрасно понимал, что шансов на успех у меня примерно столько же, сколько у футболиста забить гол в финале чемпионата мира по хоккею. Если бы он только был с мячом.
Да и сомнительным казался успех. Сомнительным, но таким желанным. Больше, чем драгоценность, важнее, чем сама месть Исмаилову. Пусть его уже нет в живых - это к лучшему, но как же долго эту девочку еще будут преследовать воспоминания и сны о нем?
Все, что мне хотелось - забрать ее боль себе, или хотя бы ее часть. Постараться понять.
– Он не всегда был таким, - голос Лили был тихим, но твердым.
– И ты тоже?
Она замерла, не сразу понимая о чем я, но потом расслабилась, тихо всхлипнула, но уже скорее из-за реакции организма на прошедшую истерику. Она подобрала под себя ноги и положила голову мне на плечо. Устроилась удобно, прошлась пальцами по предплечью, прямо до ладони и снова вложила свои тонкие холодные пальцы в мои - грубые и горячие.
– И я тоже. Наивная, верная, молодая. Кажется что с тех пор прошло сотни лет, настолько я устала.
Я молчал, чтобы не сбить ее дыхание. Короткое и рваное, как кардиограмма. Она притихла и водила пальцем по моей груди, вырисовывая следы камуфляжных клякс.
– Лиля, ты можешь мне доверять. Я не собираюсь тебя осуждать и не буду над тобой смеяться. И это не любопытство, но если тебе есть что рассказать, то расскажи.
И Лиля рассказала. Почти все то, что я итак знал. Но сухие строчки досье, скандальные газетные вырезки, статьи из интернета и даже некоторые личные наблюдения не шли ни в какое сравнение с ее словами.