Он ее насиловал. Физически, что было не самым страшным. Потому что Тигран пытался уничтожить ее как личность, сводил с ума, держал в страхе, общался как с комнатной собачкой, разве что кличку ей не дал. У Лили не было денег. Никаких. Как и права их заработать. Все с чем она ушла, комплект одежды, куртка с чужого плеча и несколько украшений, пропажу которых он мог не заметить.

И это длилось не один день, и не один месяц, а постоянно.

По-стоя-нно.

Лиля верила, что это началось только когда его бизнес и карьера пошли вверх, но даже за историей их знакомства стояла прямолинейная тирания. Тигран выбрал себе пару, выкупил ее у отца и присвоил себе. Лиля не была ребенком, но росла в хорошей семье, была хорошо воспитана и принимала его внимание за любовь. Этот ублюдок просто выбрал ее как лошадь, как рабыню. И пока та была послушной и поддерживала мужа, вынашивала ребенка и была занята младенцем, бессонными ночами, первыми болезнями он развлекался с другими женщинами, не забывая уничтожать и свою.

– Я всегда подозревала, мне говорили об этом даже не намеками, а практически в лицо, но Тигран всегда чередовал кнут и пряник. Дорогие подарки, хотя любовницам дороже и статуснее. Красивые жесты. Отдых на прекрасных курортах. Со стороны моя жизнь походила на сказку, дом - на замок, а я в нем была королевой.

– Но так не было.

Я не спрашивал, а подытожил, но это оказалось лишь началом ее рассказа и самой верхушкой айсберга.

– Он когда-нибудь бил сына?
– Через усилие выдавил я. Давид - второй пласт этой боли. Человек, который ни в чем не виноват, просто родился не в той семье.

– Нет, пальцем не тронул. Даву он обожал, видел в нем продолжение себя и своего рода, поэтому не мог отпустить меня. Шантажировал что заберет мальчика и знал что в таком случае у меня просто не останется шансов выйти из этого брака. Наш суд в Армавире был лишь фарсом с его стороны. Мне повезло, что на моей стороне оказались Титовы.

Странно, что она говорит про обоих. Максим Титов защищал Тиграна и тот от недовольства, что дело было проиграно едва его не убил. Об этом тоже много писали. По крайней мере именно этот случай упек Исмаилова за решетку.

– Он сказал, что вернется за мной, - Лиля произнесла это так тихо, мне показалось, что послышалось.
– И он возвращался. Часто, во сне. Я просыпалась в слезах, царапая руки, впиваясь зубами в подушку. Иногда меня будил сын и долго-долго внимательно на меня смотрел. А потом обнимал и гладил по голове.
– Она оторвала голову от моего плеча и села. Повернулась корпусом, чтобы смотреть прямо на меня.
– Прямо как ты сейчас, Захар. Ты единственный человек, который не связан со всей этой грязью, но понимаешь меня. Не знаю, чем я заслужила такую встречу. Ты просто… просто неземной…

От ее слов, от этого откровенно, срывающего любую защиту, взгляда мне хотелось выть. Упасть на колени и признаться в том что я лгу. Признаться в том, что я знал ее и ее мужа, как ненавидел из обоих.

Я хотел сказать ей правду.

Хотел услышать ее прощение.

Но я молчал, пока она обнажала передо мной свою душу.

Так же молча моя ладонь опустилась с макушки на ее шею. Пальцы погладили там где она раньше указывала на побои. Такая тонкая и нежная кожа. Как бы кто-то мог причинить ей боль. Казалось надави я чуть сильнее и она сломается, хрустнет как щепа под ногами в лесу.

Лиля прикрыла глаза и казалось я отдал бы сейчас все на свете, чтобы понять о чем она думает, что за мысли в ее голове. Вспоминает ли снова весь этот ужас?

Конечно! Я, блять, сам ее спросил. Теперь она погружается в этот кошмар самостоятельно. Однажды жертва - всегда жертва.

Ей бы на терапию, а не в логово к такому зверю как я.

Ей бы бежать от меня как можно дальше, потому что сейчас я чувствуя как сатанею от одной мысли, что она окажется далеко от меня. Чувство первобытного желания забрать ее к себе не идет ни в какое сравнение со стыдом из-за моей тайны. Хочу. Ее. Себе.

Поэтому наклоняюсь и целую. Медленно, сдержанно, ожидая удара и сопротивления. Но его нет.

Лиля отвечает так как мне нравится. Ее губы еще немного солоноватые от слез, но это ничего. Они вкусные и мягкие, впускают меня. Язык встречается с моим, борется несмело, уступает.

Не иначе как безумие толкает меня на следующий шаг и я поддаюсь вперед, опрокидывая мой цветок спиной на диван. Вот сейчас она должна возмутиться и ударить меня, оттолкнуть. Но она следует за мной, помогает даже когда я начинаю снимать с нее одежду, кусать ключицы, ласкать грудь.

Дышит тяжело и яростно, зарывается пальцами в мои волосы, немного смеются когда становится щекотно из-за моей броды.

Глупая. Глупая, Лиля.

Моя.

Она помогает мне избавиться от одежды, сама снимает все, что осталось на ней и изучает. Молча, пристально. Смотрит на шрамы на животе и на первом боку, на следы от зубов Герды на берде. Смотрит на меня всего и снова улыбается, закрывает глаза руками.

Все происходит медленно, мучительно медленно, долго, неспешно. Не знаю почему она решила доверится мне, подумаю об этом в другой раз, примерно тогда же когда смогу осознать как снова все проебал в своей жизни.