Ооо. Как Болезненно (нет). Когда Женечка только училась отвечать беззубым обидчикам во дворе, мы с Настей защищали черный пояс по семейным скандалам и оттачивали собственные зубы до состояния акульих. Так что девочка, ты ничего не знаешь, о «грязной игре».

Я хищно улыбнулся, брови против воли изогнулись вверх, делая мое лицо пугающим. Я часто пользовался такой маской на планерке, когда нужно было разнести оборзевших санитарок и вот, надел для Жени. У нас с ней премьера, так сказать.

– Это очень обидно слышать, ведь мы с тобой команда. Настя вот всегда мне помогла.

Шах и мат, девочка. Учись, пока живой.

В комнате стало так тихо, что я мог слышать, как тараканы бегают под полом. Как расплачиваются внизу на кассе в Пятерочке за хлеб, а за три квартала от дома чей-то ребенок уронил мяч. А потом Женя прошипела:

– Не смей сравнивать меня с этой женщиной. Она старая, некрасивая, хабалистая…

– И она моя жена.

Что ж, с вкусной едой и женщиной вышла осечка, а вот беседа… беседа становилась интересной.

Я видел, как лицо Жени постепенно покрывается алыми пятнами. Сначала розовели небольшие участки кожи, но понемногу она вся стала походить на маленький, захиревший без солнца и поливки помидорчик. Такая она нравилась мне даже больше.

– Она твоя жена! А я тогда кто? Кто я тебе?! – Изо всех сил прокричала Женечка.

Меня забавляла эта истерика. Я уже чувствовал, как адреналин разгоняет кровь по венам, как зудят в предвкушении работы нервы, как тело наливается силой, а думать становится быстро и легко. Сейчас будет очень хорошая ссора, после которой меня ждет не менее шикарное примирение.

Так я думал до тех пор, пока не услышал за спиной пугающий голос.

– И правда, Аркадий. Кем тебе приходится эта очаровательная девушка, просвети старика…

Почувствовав неприятный холодок на коже и то, как затылок, шея и даже уши начинают краснеть, я обернулся – на пороге комнаты высилась долговязая фигура Савранского старшего.

Давид Ааронович в нашей семье величина постоянная, незыблемая. Как-то давно, лет пятнадцать назад мне привезли из Америки популярную книжонку в мягком переплете. Один журналист написал совершенно глупый, но продаваемый бестселлер про своего отца. Тот сквернословил, орал и всякий раз выдавал перлы, которые держали в напряжение и самого журналиста и его старших братьев.

Как сейчас помню, книга называлась «Пиздец!» - сказал отец.

Так вот, моему было не обязательно ругаться, чтобы все ходили у него по струнке. Достаточно одного слова, что уж, можно вообще не открывать рот, а просто изогнуть бровь вот так как сейчас и у меня, десятилетнего ребенка, начинало чесаться между лопаток.

Вот. Так. Как. Сейчас.

– Евгения, - по папиному голосу было не понять, в каком он настроении, и это превращало всю нашу жизнь в вечный ребус, - извините, что пришел к Вам дом вот так, без приглашения. Все-таки Вы здесь хозяйка.

Ничего незначащая фраза, но взгляд, которым отец пригвоздил Женечку к стене – о, от такого не скоро оправишься.

– Да что вы, - залепетала Женя, а потом опустила глаза вниз и покраснела: - Господи, я в таком виде! Дайте мне десять минут, Давид Ааронович, я должна переодеться, хорошо?

Отец только цокнул языком и вышел из нашей спальни. Я молча последовал за ним, ловя смутное ощущение дежавю. Все те же, все там же. Куда-то делась моя модная подсветка, а вместо нее освещение стало желтушно-болезненным, подсвечивая беспорядок на кухне. Стол, диван, отец и я. Не хватает дневника с двойкой и ремня в его руке. Хотя, судя по напряженной тишине в комнате, пороть меня все-таки будут.

Господи, какой бред, мне почти сорок, а я как маленький боюсь своего отца!

Усилием воли расправляю плечи и сажусь прямо напротив своего самого большого критика и самого недосягаемого образца для подражания. Ну что он мне сделает, в самом деле? Я его сын и имею право жить своей жизнью.

– Ты меня очень разочаровал, мой мальчик, - по голосу опять не разгадать, что на самом деле чувствует папа, будто он не человек, а механический робот.

– Дети часто разочаровывают своих родителей.

– Некоторые слишком часто, - бросил он вскользь и обратился к вошедшей Жене, - Евгения, вижу, вы готовили какой-то напиток? Угостите старика своим шедевром?

– Конечно! – расплылась в улыбке та.

И в следующую секунду я с ужасом наблюдаю, как моя женщина наливает буро-зеленое месиво в стакан отца. А ведь когда-то я имел наглость выговаривать Насте за то, что она накрыла для родственников скудный стол, или что жаркое в горшочках было жестковато. А теперь сижу и надеюсь, чтобы от этого смузи у Давида Аароновича не открылась диарея или не скакануло давление на нервной почве. Низко же я пал.