— Василий!

— Вася пришёл!

— Привет, Вася!

Сегодня одноклассники встретили меня радостными возгласами. Девчонки улыбались мне, кокетливо убирали пальчиками за уши пряди волос. Рассматривали меня из-под длинных ресниц. Парни шагали нам с Черепановым навстречу, пожимали мне и Алексею руки. Пару раз меня по-приятельски хлопнули по плечу. Я не меньше двух минут добирался от двери до своей парты. Подошёл к своему стоявшему на деревянной лавке портфелю — Иришка посмотрела на моё лицо, будто отыскивала на нём следы побоев.

— Всё нормально, — сказал я.

Лукина хмыкнула и отвернулась, отбросила за спину косички. Я занял своё место за партой, положил на столешницу тетрадь, учебник и заполненную чернилами авторучку. Усевшийся рядом со мной Черепанов вынул из своего портфеля тонкую ученическую тетрадь, открыл её. Я снова увидел карандашный портрет Первого космонавта Земли Юрия Гагарина — тот самый портрет, срисованный с обложки журнала «Огонёк». Черепанов лизнул пальцы, перевернул страницу. Сдвинул тетрадь в мою сторону.

— Смотри, — сказал он.

Я опустил взгляд на страницу — увидел там карандашный эскиз. Сразу же подумал о том, что в «прошлый раз» такой рисунок Черепанов мне точно не показывал. Хотя сюжетная композиция выглядела для меня знакомо: она походила на изображение скульптуры «Непокорённый человек» — часть мемориального комплекса «Хатынь». Я взглянул на лицо «непокорённого человека», отметил: оно явно походило на моё. А ребёнок в руках мужчины выглядел в точности, как тот пионер, которого я вчера вынес из сарая.

— Ну, как тебе? — спросил Черепанов.

— Здорово, — ответил я. — Лёша, да ты талант! Настоящий художник. Занимался в художественной школе?

Черепанов покачал головой.

— Не, в художку я не ходил, — сказал он. — Только в музыкалку. С первого класса. Вместе с твоей сестрой. До прошлого года там занимался. На пианино играл. Бросил. А рисовать я сам учился. Нравится мне это дело.

Алексей смущённо опустил глаза — румянец на его щеках стал гуще.

— Сейчас проверочная будет, — жалобно произнёс у меня за спиной женский голос. — А я вчера к ней почти не готовилась.

Будто в подтверждение этих слов прозвучал звонкий и протяжный школьный звонок.

Учительница математики отстукивала куском белого мела по классной доске — каллиграфическим почерком выводила на ней цифры и знаки. Я наблюдал за её действиями. Припоминал, что уже видел (много лет назад), как она записывала похожие примеры. Память мне не подсказала, справился ли я в прошлый раз с этой проверочной работой (а если справился, то какую оценку за неё получил). Математика в школьные годы не доставляла мне особых проблем — я без особого труда разбирался в её темах, если открывал учебник или слушал учительские объяснения на уроках.

Вот только я теперь проблема была: с того момента, когда я в прошлый раз решал написанные сейчас на доске примеры прошло больше полувека. Глупее я с тех времён не стал. Но вот школьные знания подрастерял. В памяти я не обнаружил даже обрывочных воспоминаний о том, как следовало эти примеры решать. Я смотрел сейчас на классную доску и чувствовал себя пятиклассником, очутившимся на занятии по высшей математике. Но времени даром не терял — прилежно переписывал на страницы тетради примеры, воскрешая навыки письма чернильной авторучкой.

«Эмма, — сказал я, — найди-ка мне решение примера. Диктую условия. Триста семнадцать в четвёртой степени умножить на…»

Я прервал запись, уставился на доску. Поискал в памяти название нарисованного там значка. Пробежался взглядом по примеру и осознал, что тот позабытый мною значок или причудливая скобка — это не последняя и не самая главная загвоздка. Сообразил, что не прочту для своей виртуальной помощницы те задания, которые выводила на классной доске учительница. Смотрел, как из-под руки учительницы сыпались на пол белые крошки мела. Подыскивал в уме подходящие названия для математических символов. Но на ум мне приходили лишь фразы «эта хреновина» и «дурацкая загогулина».

«Господин Шульц, уточните, пожалуйста, запрос», — напомнила о себе Эмма.

«С удовольствием бы уточнил, Эмма. Если бы понял, как это сделать. Что-то мне подсказывает, что с этой проверочной работой у меня возникли незапланированные проблемы».

Я потёр подбородок. Посмотрел то на доску. Затем перевёл взгляд на страницу в своей тетради, где подсыхали выведенные синими чернилами строки.

Повторил:

«Триста семнадцать в четвёртой степени умножить на… такую… как бы это сказать…»