Тому хотелось её улыбок, но она отказывалась ему их дарить, тогда он решил согласиться и на злость. Он бы даже довольствовался слезами, несмотря на то, что от них у него скручивало внутренности. Её игнорирование было подобно ножу, режущему его по-живому. Он не мог этого вынести. Ему нужно было, чтобы она посмотрела на него. Заметила его. Дала ему любую хуйню. Хоть что-нибудь!

Иногда Слагхорн подзывал кого-то собрать какой-то образец, пока другой бы подписывал флакон. Даже тогда Гермиона удостаивала его взглядом только по необходимости.

Эта ведьма уже сидела у него в печёнках. Он следил за каждым её движением. За покачиванием её бёдер, когда она шла впереди него. За топотом её ног, отражающимся от лесной подстилки. За её пальцами, перебирающими бахрому шарфа. Ей постоянно нужно было его поправлять, потому что к нему цеплялись листья и ветки. Восемь раз, если быть точным.

Том ждал возле неё, пока она наклонилась, чтобы собрать белладонну. Слагхорн прогуливался впереди, продолжая поиски.

— Как ты научилась окклюменции? — снова спросил он.

Она посмотрела на него с отражённым светом палочки на лице, отчего глубокий цвет её глаз стал ещё более яркого карамельного оттенка. Будто в её взгляде танцевали кристаллы. У неё были невероятно длинные ресницы. Её глаза осмотрелись из-под них, заметив вдалеке Слагхорна и что он был слишком далеко, чтобы услышать:

— Я научилась сама — у меня был… друг, который изучал окклюменцию. Пока он это делал, я научилась нескольким техникам. Мне показалось, это может быть полезно.

Друг? Что ещё за друг?

Он шаркал ногами по грязи, его разрывало от желания спросить об этом «друге». Он перекатывал этот вопрос по своему сознанию. Она была сногсшибательной ведьмой. Том видел, что остальные мальчики это замечают. Логично, что у неё были прошлые отношения. Может, даже прямо сейчас…

В его мысли вторгся Куфф. Его блудные ручонки и жеманная улыбка. Девушка вроде неё должна видеть его насквозь. Чёртов мудак.

— Ты думала, что можешь встретить кого-то, кто использует на тебе легилименцию?

— Вероятность есть всегда, — пробормотала она.

— А ты не собираешься спросить, как я научился легилименции? — спросил он с ухмылкой.

— Нет.

— Нет?

— Нет. Не думаю, что я хочу знать ответ, — Гермиона выпрямилась и внимательно изучила его. Она была права: ей не захочется узнать ответ — хотя не то чтобы он скажет ей правду. Том научился легилименции, используя её на своих друзьях и летом на уличных бродягах. Он приглашал их в приют под видом ночлега, используя проклятие паралича, отрабатывал магию, накладывал Обливиэйт и отправлял их восвояси.

— Ты ведёшь себя так, будто уже знаешь ответ.

— Я могу предположить или мне не стоит этого говорить? В прошлый раз, когда я что-то предположила, ты напал на меня.

Он предпочёл на это не отвечать. Слагхорн уходил от них всё дальше.

— Нам нужно догнать его, — сказала она со вздохом.

В прогулке по лесу ночью были свои преимущества. За последний час она шесть раз споткнулась, и Том с удовольствием помогал ей удержать равновесие. Он мог ощутить её тонкую талию. Прижать на мгновение, пока помогал ей устоять на ногах. Возможно, ей не всегда была нужна помощь, но он не собирался упускать возможность. Ему даже достались сдавленное «спасибо» и лёгкая улыбка. Ничего и близко не такое ослепительное, как та, которой она удостоила его у озера, но он счёл это прогрессом.

Пиздец он жалок.

Добравшись до поляны у маленького пруда, они остановились. Слагхорн прижал палец к губам и жестом показал, чтобы они молча потушили свет своих палочек. Он приземлил ящики и мельком выглянул на лужайку, скрытую под кронами деревьев. Гермиона подкралась к нему.

— Ох! — Том услышал, как воздух вырвался из лёгких Гермионы. Там опасность? Это добавит остроты их вечеру. Он подвинулся, чтобы посмотреть из-за их плеч и увидел сияющую золотую фигуру, пьющую воду из пруда.

Единорог. Не просто единорог, а жеребёнок. Обычно, где жеребёнок, там неподалёку и мать. Но этот единорожек казался одиноким. Золотистая шерсть отражала лунный свет.

Возможно, мать тоже наблюдала из-за деревьев? Это вряд ли. Единороги инстинктивно избегали открытых пространств, потому что их так легко заметить. Их шерсть сияла золотом в юности и серебром с возрастом. Очевидно, этот был слишком маленьким, чтобы выработать инстинкты. Без матери у единорога не было направления.

Тому могло было стать жаль существо, если бы это его достаточно заботило. Но его не заботило.