Том был подтверждённым Хорошим Мальчиком.

И он намеревался сохранить свою репутацию, когда снова встретился с миссис Хелен и мисс Гермионой Грейнджер в этом декабре.

Они прибыли на том же автомобиле, продираясь сквозь мокрую и ветреную зимнюю морось. Они принесли коробки с одеждой и постельным бельём, банки с фруктовым вареньем и домашнее печенье, приготовленные послушницами церкви. На миссис Хелен были шуба из стриженого меха и водительские перчатки из превосходной лайковой кожи, подбитые кроличьим мехом, а на Гермионе — тёмно-синее шерстяное пальто с блестящими латунными пуговицами и толстые белые чулки, поддетые под её туфельки с ремешком.

Гермиона встретилась с ним взглядом, стоило миссис Коул отвлечься, и пошла в его сторону.

Том приподнял бровь, наблюдая за тем, как она взволнованно заламывает руки и разглаживает складки на пальто.

— Мне… Мне жаль, — сказала она, резко сглатывая и с трудом встречаясь с его спокойным взглядом. — Я назвала тебя грубияном, сказала, что ты неприятный человек… И я правда так считала долгое время. Но я подумала над этим и, ну, провела кое-какое исследование, и с моей стороны было несправедливо судить о тебе вот таким образом. Да и не в моём праве было это делать. Я хочу извиниться за своё прошлое поведение.

Это было самое красноречивое извинение, которое Тому доводилось слышать в своей жизни. Хотя, будем честны, большинство извинений, адресованных ему, были бормотанием пустых полуфраз, сдобренных слезами. Они бы нравились ему куда больше, если бы они не были такими… Негигиеничными.

— Исследование, — равнодушно сказал Том. — Ты это имеешь в виду, когда говоришь о нормах приличия?

— Нет! — сказала Гермиона. — В смысле… Да? Я считаю, что мы должны быть вежливы по отношению друг к другу, но я поменяла своё мнение по другим причинам.

— Ну, продолжай.

— Я изучила условия жизни сирот в Великобритании, — начала она, — от истории до наших дней. И как быстро индустриализация сместила экономическую структуру страны: от фермерства к модели урбанистической миграции вследствие…

Том оборвал её холодным голосом:

— Ты цитируешь эссе?

— Эм, — сказала Гермиона, кусая губу и отводя от него взгляд, — ты не хочешь услышать остальное?

— Нет. Я могу и сам прочитать.

Гермиона теребила латунные пуговицы на своём пальто. Том скрестил руки, нелестное впечатление о девочке уже укрепилось в его сознании. Добродетельница с благими намерениями и непоколебимой верой в добро, присущее человеческому духу. Кто-то, чей собственный опыт лишений не простирался дальше, чем отказ от красного мяса по пятницам.

— Я просто… Я думаю, что ты другой, — тихим голосом сказала Гермиона. — Как я. Не в смысле, что в тебе больше мудрости или ума. Больше… чего-то. Другие дети в школе не поймут, о чём я говорю, даже если бы им было не всё равно. Но ты — да, ты понимаешь, что я имею в виду. Ты не боишься сложных слов.

Том поднял бровь:

— Это называется быть лучше остальных, если ты это пытаешься сказать. Это и то, что изобретение парового двигателя напрямую отвечает за моё сиротство.

— Ты тоже про это читал! — Гермиону озарило, будто она прослушала всё остальное и уцепилась только за то, что могла понять: исторические факты. Она перетащила коробку книг. — Я принесла для тебя ещё книг по этой теме. И немного военной истории — мне показалось, она тебя заинтересовала в прошлый раз. Вот, смотри, «Крым в ретроспективе», «Тактика химической войны в Ипре», «Стычки Второй англо-бурской войны». Ты даже представить себе не можешь, как сложно найти хорошие исторические книги, которые бы не были отвратительно предвзяты. Говорят, историю пишут победители, поэтому все гармоничные работы будут либо о поражениях Британии, либо написаны иностранцами.

Как бы ни была соблазнительна мысль о том, чтобы начать собирать свою собственную библиотеку, личную коллекцию, Том знал, что хорошие вещи не приходят бесплатно.

— А тебе какое дело? — допытывался он. — Чем я тебе интересен?

Он позволил своему голосу принести отзвук его силы, чтобы Вселенная наделила его лёгкие мощью и резонансом оратора в амфитеатре, чтобы все, кто мог бы его услышать, последовали за ним с естественным желанием не только слушать его, но и подчиняться ему. Съёжиться перед ним.

Скажи правду.

Он почувствовал, как кровь бежит по его венам, как его барабанные перепонки дрожат от напряжения, как всё его тело покалывает от силы.

Гермиона не съёжилась. На мгновение она покачнулась на ногах, моргнув, когда эхо его воли рассеялось, а затем твёрдо встала на землю и уставилась на него.

— Что это? — спросила она, внезапно её лицо стало задумчивым. — Это было так странно. Ты работал над своим голосом? Я слышала, что оперные певцы могут разбивать винные бокалы, если возьмут нужную ноту, какой-то трюк со звуковыми частотами. Но уходят годы, чтобы этому научиться, а тебе всего лишь лет девять-десять, твои лёгкие ещё не полностью… Ой! Кажется, я сбилась с мысли, — её глаза вернулись в фокус, и она посмотрела на него. — Я видела твоё имя в газете. Ты ходишь в школу Святой Марии в Найн-Элмсе{?}[Индустриальный район на юго-западе Лондона. Южный берег Темзы в то время был очень загрязнён и, как следствие, нищ], не так ли? Они напечатали твои отметки в разделе школьных объявлений, и ты был лучшим учеником года в округе Большого Лондона за 1935-1936 учебный год. «Т. М. Риддл», это же ты, да?

Том скривился. Неужто эта девочка пришла, чтобы поболтать о его школьных оценках?

— А ты здесь, потому что не можешь поверить, что какому-то сироте удалось получить хорошую отметку, и тебе хочется узнать, как у него это вышло?

— Нет! — воскликнула Гермиона. — Я никогда не встречала никого с отметками лучше моих. Мои родители протестировали меня несколько месяцев назад, и я нахожусь в верхнем перцентиле для своего возраста. Значит, и ты там тоже будешь! — она одарила его неуверенной улыбкой. — Я думала, мы можем подружиться.