У Калеба в голове застрял образ трусиков Касандры. Это воспоминание цвета фуксии порождало необычные щекочущие ощущения. Если старшая сестра носила такое нижнее белье, возможно, Тунис тоже. От имени кузины, от воспоминания о ней у Калеба по телу побежали мурашки. Ему было несложно представить себе Тунис в таких трусиках цвета фуксии, Тунис, пахнущую ржавчиной.

Лучше не думать о ней, об этой девушке в очках.

Тунис под запретом.

Калеб знал, что никогда больше не увидит кузину, после того как ее родители стали врагами народа.

То лето грозилось быть длинным и удушливо жарким.

Мальчик заставил себя думать о воробье, вернее, о той бесформенной массе с крылышками и чем-то похожим на клюв. Он искал ему место в своем произведении.

И тут Калеб услышал покашливание прямо у себя за плечом. В нос ударил запах ржавчины.

— Что ты здесь делаешь, Касандра? — спросил он. — Тебя разве не наказали?

— Ага. Ну и что?

При виде мертвого воробья на лице старшей сестры появилось отвращение. Калеб ожидал от нее оскорблений, но Касандра сжала губы и ничего не сказала.

— Что тебе нужно? — Он первый нарушил молчание.

— Папа слетел с катушек. Ты заметил? Признайся, что заметил.

— Это ты совсем поехала, любительница мостов.

— Точно, убийца воробьев, — со вздохом ответила Касандра. — Я серьезно. Если ты мне не поможешь…

— Даже не проси, Касандра. Оставь меня в покое. Не видишь — я занят.

— Отец сошел с ума. Это твои проблемы, если ты этого не понимаешь. Папа хочет превратиться в Усатого дедушку. Ты знаешь, чем это грозит?

— Мне все равно.

— Он начнет ставить на нас эксперименты. Плюс-минус как Усатый дедушка. Разве что тот — в масштабах страны.

— Слушай, Касандра, ты влюблена в мост, поэтому не говори мне об экспериментах. Оставь меня в покое.

— Такой человек, как папа, не откажется от власти — ее нужно у него забрать.

Калеб захлебнулся хохотом:

— А, значит, ты не только любительница мостов, но и враг народа.

Его старшая сестра пожала плечами:

— Ты не знаешь Усатого дедушку, Калеб. А я знаю. Только представь, что папа в него превратится. Он сделает твою жизнь невыносимой. И мою. Даже жизнь Калии. Ты не догадываешься. Даже не понимаешь, что это значит. У нас появятся новые законы…

— Оставь меня в покое.

— Идиот! Такой человек, как папа, опасен. Он все потерял. У него все отняли. Остались только мы. Как ты этого не понимаешь?!

— Слушай, да мне все равно. Отстань от меня.

Касандра потрогала пальцем мертвого воробья:

— Окей, дело твое, но ты об этом пожалеешь. Папа сошел с ума. И это лето будет длиться вечность, Калеб. Не говори потом, что я тебя не предупреждала.

Он не стал раздумывать над словами Касандры. Сказать по правде, сейчас его больше волновали воспоминания о потерянной кузине Тунис и ее очках. Больше всего ему хотелось представить ее розовые трусики, а еще сделать так, чтобы сплющенный воробей нашел свое место в его пазле из мертвых зверей.

— Почему тебе не нравятся бабочки, мама?

— Потому что они посланницы смерти.

— Откуда ты знаешь?

— Мне сказала об этом моя тетя.

— Ты их боишься?

— Бабочек? Немного. Но я не против, если ты их правда убиваешь.

— Нет! Они…

— Знаю, знаю, Калеб. Ты мне рассказывал: они тебя ищут, касаются крылом, и все. Падают. Убивают сами себя. Да, я знаю.

— Но так и есть.

— Значит, то, что про тебя говорит твоя сестра, тоже правда?

— Кролик умер сам.

— Калеб, ты можешь быть с мамой откровенным. Тебе нравится мучить животных?

— Нет!

— Если ты будешь что-то скрывать, мама не сможет тебе помочь.

— Я ничего с ними не делаю.

— Ты их травишь? Бьешь?

— Нет!

— Ты испытываешь удовольствие, когда дела ешь это?

— Они просто умирают. Это не моя вина.

— Конечно же нет. Никто тебя и не винит. Мне, например, не нравятся бабочки. Я считаю их мерзкими насекомыми, которые не должны существовать.

— Но они очень красивые.

— Расскажи мне, что случилось в тот день в зоопарке.

— Я пошел туда с папой и Касандрой. Звери вели себя странно. Папа закричал.

— И ты почувствовал страх?

— Нет, удар током.

— Удар током?

— Да, я его чувствую, когда они до меня дотрагиваются и умирают. Почему они хотят умереть?

— Калеб, первое, что ты должен уяснить: животные не умеют думать.

— Они думают о смерти, мама.

— Откуда ты знаешь?

— Это и так понятно.