Ее святое присутствие доставляло всем сестрам особую радость. Святое свое житие она начала уже в юности, имея сугубое тщание в том, посредством чего могла бы достичь наивысшего. Была верным, преданным другом избранных добрых людей. Тщательно берегла себя от забот и волнений о тленном. Благоговейная, усердная молитва, чтение и изучение латыни, добродетельное соблюдение орденских правил — вот на что было направлено ее великое попечение. С юных лет она возгорелась Божией любовью, и ей страстно хотелось беседовать о Боге, да так, что зимой иногда шла она в сад и сидела в нем так долго, беседуя с кем-нибудь из сестер, что, когда обе хотели подняться, их одежду покрывала корка из льда.

Позже Господь наш взвалил на нее тяжелую скорбь, так что вплоть до кончины она никогда не бывала здорова. И хотя в болезни ей не было облегчения, она всё же прилежно молилась в хоре. А когда была уже не в силах стоять, сидела в своем стуле [113] и пела. Она имела великое рвение к общим работам, так что и в постели почти всегда занималась прядением, а на прялке своей начертала такие слова:

Такие слова она часто повторяла с великой охотой и говорила, что это Бог обращается к человеку. Но мы веруем без сомнения в то, что она и была тем человеком.

А еще сестры сообща уверяли, что она старательно подвизалась в молчании и нечасто произносила никчемное слово, но Бог дал ей благодать, чтобы она прямо-таки источалась в сладостных словесах. И их было так приятно послушать, что сердца из-за них, воистину, приходили в движение. Ведь сии словеса проистекали из полного сердца, как начертано: «От избытка сердца глаголют уста» [114] . Поскольку сестры неизменно обретали с ней Бога, они частенько находились при ней, молодые и старые. Если одна из них роняла никчемное слово, она говорила: «Ах ты, поросенок, из-за тебя нарушено Божие слово!»

С особой охотой она беседовала о жизни святых и перенесенных ими невзгодах, и если находилась там, где не говорили о Боге, то это для нее было невыносимо. У нее имелось обыкновение так уместно вставлять Божие слово, что всякая другая речь просто-напросто умолкала. Она также была верной последовательницей святого отца своего Доминика [115] , и особенно в отличительной добродетели: в том, чтобы иметь неподдельное сострадание ко всякому человеку. Вот что сестры охотно рассказывали о ней. Когда они являлись к ней с какой-либо печалью, телесной или духовной, то всегда уходили, получив у нее утешенье. Никто не мог так ее огорчить, чтобы — явись к ней этот же человек малое время спустя за телесной или духовной отрадой — она с ним вместе не озаботилась тем, что его ввергло в печаль, словно он никогда и ничего ей не сделал. Вот за какими IIII делами она проводила почти всё свое время: за молитвой, в беседах о Боге, за чтением житий святых, а также за утешением огорченных сердец.

Сколь многообразными были святые ее упражнения, о том на словах нам невозможно поведать. Ибо, когда мы писали сие, ее священная слава была настолько великой, словно она только недавно ушла из этого мира. А с тех пор между тем прошло XXXVIII годков. Слушая о совершенном ее житии, мы послушали бы с удовольствием и о каком-нибудь особенном откровении, бывшем ей о вещах, посредством нее открытых Богом. Но тогда мы услышали от сестер громкую жалобу, что она даже при кончине своей им ничего не хотела поведать. Сие случилось по особой причине: она им открывалась, только будучи уверенной в том, что никогда [из-за этого] не разделится с Богом. Впрочем, мы немного разузнали о том, как наш Господь ей являлся время от времени [116] .

Как-то раз конвенту был причинен вред. И она приняла сие близко к сердцу, но затем огорчилась из-за того, что слишком была озабочена, и отправилась в хор, ибо надеялась встретить в нем своего духовника. И тут узрела она, как к ней приблизился Господь наш. Сей предстал ей в том самом виде, в каком был, как ей доводилось услышать, на платке Вероники [117] , взглянул на нее исполненным глубокомыслия взором и промолвил: «На Мне, и только на Мне, держится всё» [118] . Однажды сестры пребывали в особой заботе. Тогда она сказала [им] радостно: «Крепитесь, с вами ничего не случится. Мне привиделось во сне [119] , что некий господин удивительной красоты стоит пред алтарем. Он обратился к конвенту, подал ему свое благословение и утешил меня, [сказав,] что с нами ничего не произойдет. И тогда я спросила: “Ах, любезный господин, кто вы?” А он отвечал: “Имя Мне Reparator”, что по-немецки значит “Восстановитель”».

Одну добрую сестрицу звали Луки. Сия нередко приходила к ней из Клингенау. Как-то раз, когда она находилась в пути, настала великая буря, так что даже пастухи бежали с полей. Ну, а она сей же час призвала нашего Господа, напомнила Ему о любви, каковую Он питает к блаженной сестре Анне, и продолжила вместе с ребенком, бывшим при ней, идти по дороге из Бюлаха [120] до этого места и даже особенно не промокла. Тогда ребенок сказал: «Ты разве не видела, как сильно шел дождь? А с нами ничего не случилось».

Сия сестра Анна имела также обыкновение поручать себя всякий день нашему Господу тремя способами: I — во имя любви и мира, водворенного на земле Господом нашим, II — как Он поручил Свою Матерь святому Иоанну, и ш — как поручил христианство святому Петру. Однажды ей было сказано: «Тебе надлежит просить, чтобы подобно тому, как Троица есть Единица, так и ты с Нами стала Единицей». А еще ей как-то привиделось, что ее ангел отвел ее в чистилище. По причине увиденных ею наказаний ее охватило столь великое сочувствие к душам, что сие невозможно изречь. Но ангел сказал ей: «Что? Задумалась об этих весьма жестоких страданиях? Пока находишься здесь, ты не заработала себе никакой награды». В тот же миг позабыла она обо всяких невзгодах, там бывших, — из-за того, что за этот час ничего не заработала для себя.