Брови Макса поползли вверх, челюсти сжались. Он отвернулся и, глядя куда-то в сторону, стал крутить в руке вилку. Аня увидела, как ходят под гладко выбритой кожей лица желваки. Молчание затягивалось. Кажется, она его обидела.

— Машинка, — проговорил Макс медленно, будто слова давались ему с трудом, — единственное, что я смог достать. Прости. Остальное изъяло НКВД. Я думал, для тебя будет важно иметь хоть что-то из прошлой жизни в новом месте. Что ж…

Он бросил вилку на стол, та звякнула о тарелку. От неожиданности Аня вздрогнула.

— Приятного аппетита, — сказал он и вышел из гостиной, даже не взглянув на Аню.

Она выскочила вслед за ним, но Макс как испарился: коридор в обе стороны был пуст. Тогда она почти бегом устремилась в свою спальню. Ворвавшись, подбежала к машинке, заглянула под дно. На ярлычке из тонкой бумаги, приклеенном точно посередине, увидела серийный номер: «397ШМ».

Это действительно была ее машинка.

Аня сползла на пол, подтянула колени к груди и уткнулась в них лбом.

Снова. Это снова произошло. Она опять виновата. Никто, конечно, не умер — она всего лишь несправедливо обидела человека. Но от этого не легче. Слова могут ранить так же больно, а раны от них затягиваются годами. Уж кто-кто, а Аня знала об этом не понаслышке. Ведьма, одержимая, чудовище — так называли ее. Хотели сжечь. Отшатывались. Держали в клетке. Клеймили, как животное. Интересно, через что прошел Макс?

— Жалею его, вот еще не хватало, — обругала Аня саму себя. И все равно жалела.

Что-то давило ей в бок. Аня запустила руку в карман и вытащила белого ферзя, о котором совсем забыла. Подарок Боруха. Аня поставила его на машинку — как напоминание, что в мире еще встречаются хорошие люди, и подарки от них могут быть просто так.

Возможно, и тот следователь с мягким голосом смог бы ей помочь, если бы она ему доверилась.

1. Доброе утро… Как вам спалось? (нем.)

2. Подождите, фройляйн (нем.).

3. Так хорошо? Да, хорошо (нем.).

4. Спасибо, что открыла (нем.).

5. Спасибо, Катарина, ты свободна (нем.).

4. Спасибо, что открыла (нем.).

5. Спасибо, Катарина, ты свободна (нем.).

1. Доброе утро… Как вам спалось? (нем.)

2. Подождите, фройляйн (нем.).

3. Так хорошо? Да, хорошо (нем.).

Борух

На пару дней он затаился. Делал то же, что и все. Стиснув зубы, ходил строем, бегал эстафеты, выполнял команды. Слушал, что говорят. Молчал, если не спрашивают. Никому больше и слова не сказал. Вот только надпись в каморке не стал стирать — наоборот, поглубже процарапал, чтобы надолго сохранилась. Чтобы чулан для слабаков его запомнил. Теперь среди множества немецких имен было одно и на идише:

????? — Борух.

Все равно никто не догадается, что это за черточки.

Удалось даже не разговаривать с чужими, как и просила фройляйн Катарина. Во-первых, с Аней они успели познакомиться, так что чужой она больше не была. Во-вторых, Борух и не разговаривал с ней — в привычном смысле. Дарить подарки же не запрещалось. Борух немного жалел о ферзе, ведь это были дедушкины шахматы. Но что сделано, то сделано. Аня ему понравилась. Она была похожа на Ривку, его сестру, только красивее и стриглась как мальчишка. Но с тех пор как Аня выпустила его из чулана, Борух ее больше не видел. На кухне сплетничали, будто фройляйн Аня расстроена и не выходит из комнаты, почти все время плачет или спит. Он видел, как Ингрид собирала ей завтрак на поднос, и предложил помощь. Но Ингрид отказалась. А Борух ведь только хотел узнать, все ли в порядке с фройляйн, прежде чем уйдет отсюда.

Он решил снова бежать при первом удобном случае. Ансельм и другие мальчишки после наказа Катарины не спускали с него глаз, но Борух верил, что когда-нибудь они устанут и успокоятся, и тогда уж он полетит быстрее ветра.

Но случай выпал гораздо раньше, чем он ожидал.

С рассветом Эберхард поднял всех старших и погнал на полигон у леса. После ночного дождя трава была мокрой, а воздух вкусно пах прелой листвой, и из низины поднимался мглистый туман. Неровным строем, еще сонные, они миновали ворота и перешли мост. Борух плелся почти в самом конце: в спину ему дышал Эберхард. От моста до полигона бежали трусцой под окрики учителя.

— Сегодня полоса препятствий, — объявил Эберхард, когда все добрались до полигона. — Потом стрельбы. Пошли!

Близнецы тут же упали на животы и поползли под низкой колючей проволокой, которая была натянута над жирной грязью. Остальные бросились следом.

— Живее, живее! — покрикивал Эберхард.

Борух тоже полз так быстро, как мог, но все же недостаточно, чтобы сравняться с Ансельмом или Гертой. Несколько раз колючка чиркала по его спине или руке, вырывая клочки ткани и кожи. После колючки почти всем приходилось чинить свою форму.