— Не уверена, что тебе можно крепкий, — сказала Любовь Владимировна, критически оглядев его. — Ты вообще нормально спишь?

Ваня кивнул и опрокинул в себя сразу половину порции. Любовь Владимировна покачала головой.

— Ну-ну, оно и видно, — подпустила она шпильку. — Тогда что? Снова мигрени?

Его взгляд забегал по сторонам, чашка в руках завертелась. Ваня всегда так делал, когда готовился сказать что-то важное. Любовь Владимировна даже подумала: надо бы записать в журнал пациента. Но у них с Ваней просто дружеские кухонные посиделки. Вместо несуществующего журнала она взялась за тонкую ручку чашки.

— Если человек заставляет другого делать то, что он хочет… — наконец произнес Ваня, тщательно выбирая слова. — Это же можно назвать гипнозом?

От неожиданности Любовь Владимировна едва не пронесла кофе мимо рта. Но у Вани был такой потерянный и одновременно жадный до знаний вид, что даже неловко было шутить над его невежеством.

— Заставить можно и без гипноза, — мягко сказала она. — С помощью манипуляций, убеждения, запугивания. Можно поставить человека в зависимое положение. В конце концов, принудить физически. Так делают многие жестокие люди, часто внутри семей, иногда на службе… — Она помолчала, глядя на свои безжизненные высушенные колени. — Но, полагаю, в каком-то общем виде — да, это можно назвать гипнозом. Обычно жертвы так себя и чувствуют: будто их заколдовали. Но почему ты об этом спрашиваешь?

Ваня нахмурился, обдумывая ее ответ.

— Я говорю о необычном убеждении. Без долгой головомойки, а просто как по щелчку. Может такое быть гипнозом? Если речь идет о прямых приказах… Мне нужно понять, как сопротивляться. Это вообще возможно?

— Теоретически — да, возможно. — Любовь Владимировна дернула плечами. — Например, сосредоточиться на чем-то важном. Но нужно тренироваться годами, а против хорошего гипнолога…

Ваня цыкнул досадливо. Сказал:

— Столько времени у меня нет.

И Любовь Владимировна наконец-то поняла, к чему он клонит. Предчувствие ее и впрямь не обмануло.

— Так, подожди. — Она отставила в сторону чашку и придвинулась. — Мне кажется, у нас уже был такой разговор, Вань. Скажи мне, только честно, тебе снова хуже? Может быть, возобновим встречи?

— Я в порядке, Любовь Владимировна. И всегда был в порядке. — Ваня говорил очень серьезно, от его веселого настроя не осталось и следа. — Тот человек в маске — настоящий. Я снова видел его… Только не смотрите на меня так, я не сошел с ума. Это он был в Институте, когда здание рухнуло.

— Хорошо, дорогой, ты только не горячись. — Любовь Владимировна развернула колеса и подкатила к нему, чтобы поймать руку и мягко сжать в ладонях. — Я тебе верю, слышишь? Ты думаешь, он какой-то гипнотизер, так?

Ваня не ответил.

Она смотрела на него снизу вверх и едва справлялась со своей досадой. Все лечение насмарку. Перед ней стоял точно такой же Ваня Лихолетов, каким она увидела его сразу после Мадрида, возбужденный и уверенный в своих галлюцинациях. Вот только теперь он не казался напуганным мальчишкой, на глазах которого погиб его отряд. Жесткие складки залегли в уголках рта, вертикальная морщина пробороздила переносицу. И говорил он так, будто уже все решил.

— Тебе нельзя туда ехать, — добавила она. — Ты нестабилен, ты в мании. Лучше отдыхай, справятся и без тебя.

Она поняла, что проговорилась, но было уже поздно. Ваня глядел на нее, пораженный.

— Откуда вы… знаете?

Пришлось признаться, хоть и наполовину:

— Твой тесть приходил. Он все мне рассказал — по крайней мере, основное.

В тихой кухне было отчетливо слышно, как шуршат призрачные голоса, похожие на далекий заоконный дождь. С тех пор как по радио сказали об обрушении Института, Любовь Владимировна больше не могла дотронуться до ручки громкости.

— Ты правда веришь, что этот человек в маске убил Сашу?.. Если так, то…

Она отвернулась и помолчала, чтобы выровнять дыхание. Ваня деликатно уставился в клочковато-серое небо.

— Если он и правда гипнотизер, то тебе, Вань, он не по зубам. Все-таки Саша… Профессор Ильинский. Все-таки он разбирался в гипнозе гораздо лучше тебя.

— Все равно поеду. — Ваня обернулся и вдруг улыбнулся ей тепло и ясно. — Так нужно, Любовь Владимировна. Иначе я жить не смогу, понимаете? Он ведь девушку похитил. Как Кощей какой-то…

— А ты, значит, как Иван-дурак?

— А я как Иван-дурак.

Аня

Мама не просыпается. Она лежит, глядя пустыми глазами, навалившись каменной плитой — ни вдохнуть, ни пошевелиться. Ее грузное недвижное тело одновременно оберегает и душит.

— Мамочка…

Белая мгла, тяжелая и едкая, заползает в горло, раздирает изнутри. Анники хватает ртом эту мглу и кашляет до хрипоты. Где-то совсем рядом весело трещит и пышет жаром.